Спутники. Вера Панова

и справедливая. Лена смотрела на учителя и думала: зачем он так старается объяснять то, что всем понятно?

      Она жила уже в пятом детском доме, была комсомолкой, училась на курсах физкультуры, ее звали Еленой. – Опять он о том же, только с другого конца взялся… – Он доказывал, что советское государство – самое правильное в мире… Для Лены не существовало никаких других государств, кроме советского. Она была ребенком этого государства. Оно было ее домом, ее землей, ее небом. Любому человеку на этой земле она могла сказать: товарищ. От любого могла принять хлеб и с любым поделилась бы хлебом. Без страха она входила в любое учреждение. И пока разговор был официальный, деловой – она держалась уверенно, была находчивой и остроумной. Но стоило разговору коснуться ее личных дел – она начинала дичиться и замыкалась в себе: она не привыкла к таким разговорам.

      Два раза она чуть-чуть не привязалась к людям больше, чем нужно.

      Кончив курсы, она поступила преподавателем физкультуры в железнодорожную школу и стала жить в железнодорожном общежитии.

      Секретарем районного совета физкультуры была Катя Грязнова. У нее были черные глупые и добрые глаза и щеки – как окорока. К физкультуре она отношения не имела; от сидения в канцелярии оплыла жиром. Леной она восхищалась.

      – Как ты живешь в общежитии! – говорила она. – Ни подать, ни принять некому…

      Она приглашала Лену к себе. Лена пошла. У Кати была мама, а у мамы домик в три комнаты, корова и садик с малиной. Чай пили из самовара под черемухой. На Катиной кровати лежало штук пятнадцать подушечек, вышитых мамиными руками. Лена смотрела на эти подушечки, как в детстве на перечницу.

      – Да, хорошо ты живешь, – сказала она с невольным вздохом.

      – Переходи к нам жить, – сказала ей Катя. – Будем жить как сестры. Будешь платить, сколько можешь. У нас корова хорошая, ты поправишься. А то ты – как скелет.

      – Переходите, Леночка, к нам, – сказала и Катина мама. – Катечка очень вас полюбила. Нехорошо барышне в общежитиях этих, не дай бог чего.

      Катина мама была тихая, с лицом в лучистых морщинках, с глазами такими же добрыми, как у Кати.

      Лена перешла к ним. Ей поставили кровать в комнате Кати. Катя собственными руками переложила на эту кровать половину своих подушечек. Лену поили парным молоком. Жить стало легко и удобно. Но скоро этой благодати пришел конец.

      К Кате ходил в гости молодой человек, друг детства. Он служил где-то помощником бухгалтера, а по вечерам играл на мандолине в садике под черемухой. Лена презирала его за то, что он не физкультурник. Она не могла бы даже сказать, какого цвета у него глаза.

      Как-то придя вечером домой, она застала Катю в слезах.

      – Что ты? – спросила она с искренним участием.

      – Ничего, – ответила Катя. Она подавила слезы и сидела надутая, не глядя на Лену.

      Из соседней комнаты послышалось бормотание Катиной мамы:

      – Это уж я не знаю, что такое, – за добро так отплатить людям.

      – Что у вас случилось? – спросила Лена.

      – Коли со мной по-хорошему, – продолжала