Тёмные скалы. Fana Frik

образ потусторонней нежности и нечеловеческой силы.

      Марвин снова вгляделся в брешь на картине, и в ушах зазвенел взволнованный голос из прошлого:

      … – Так это верно, что вы покидаете «Клуб двадцати», сэр?

      Марвин даже не понял, кто именно задал вопрос, который крутился на языке у каждого, да это было и неважно – в небольшой зале тотчас воцарилась трепетная тишина.

      Далтон Марш прокашлялся, поднялся с кресла, неторопливо прошёлся от одного окна до другого. Со спины, обтянутой строгим фраком, он и сам выглядел студентом, стройным и юным. Впрочем, и лицо его ещё дышало румяной свежестью – всё портила старческая муть левого зрачка, отчего глаза казались разного цвета.

      – Верно, друзья. Да стоит ли горевать о такой мелочи, когда наше искусство выходит совсем на другой уровень? Меня ждёт грандиозный тур – все выставки и лекции расписаны по дням, все до одной; ваши достижения также не будут забыты. Я расскажу о каждом из талантов.

      Его слова нимало не утешили – собравшиеся удручённо молчали.

      – Но я бы хотел, чтобы клуб продолжил жить. Часть моего духа будет вечно витать здесь, уверяю, – теперь Марш шёл по центру залы, упруго пружиня шаги и даря ободряющий прощальный взгляд каждому. – А своим преемником я назначаю… – его рука в безупречной серой перчатке легла на плечо Марвина, – пожалуй, вас, мистер Койн. Не подведите меня.

      – Не подведу, сэр!

      Марш улыбнулся, и его улыбка стала надёжным щитом, отражающим залпы завистливых студенческих взглядов. Он вытащил из галстука булавку в виде чёрной розы и приколол к воротнику Марвина. Затем склонился к самому его уху и прошептал:

      – А рожки очень украсили святого Антония.

      …О да. После того давнего ребячества Марвин наверняка лишился доброго покровителя в борьбе с искушениями. А соблазн вписать деве первое же лицо из представившихся был велик.

      – Ну, что скажете, сэр? Кажется, я влип, как последний олух.

      Сэр Далтон Марш, конечно, не мог ответить – пришлось долго перебирать в памяти портреты за его авторством в жалкой попытке отыскать подходящий типаж. Зачастую художники вкладывали в женские лица изрядную долю черт своих избранниц, и Марвин задумался, припоминая леди Вирджинию Марш – полноватую статную брюнетку с неизменно строгим выражением умных тёмных глаз.

      Он достал новый лист и попытался изобразить её такой, какой видел в последний раз, двадцать лет назад. И чем отчётливее проступала на бумаге её холодная полуулыбка и острый взгляд, тем сильнее Марвин убеждался, что снова взял неверный курс. Нет! Нет, нет. Оставалась ещё одна лазейка: поинтересоваться историей создания картины у мажордома. Он-то наверняка знает, какой была эта женщина. Лучше всего это знал лорд Эшвуд; Марвин ужасно досадовал на самого себя, что не обговорил с ним подробности работы.

      Но прежде было решено взять небольшой перерыв и прогуляться до скал. Марвин не сомневался, что видел на картине именно их. Разве сэр Далтон Марш упустил бы шанс запечатлеть с натуры такую мрачную, исполненную грозного