.

схватившись за поясницу. На джинсах на уровне бедра была длинная рваная дыра, выпачканная черным. Олимпиада не сразу поняла, что это кровь. Она потрогала и отдернула руку. Павел зашипел:

      – Пошли. Надо идти.

      Она подставила ему плечо, как медсестра раненному на поле боя бойцу Красной армии, он сильно оперся и поднялся, охая и стараясь не ступать на ногу.

      Они побрели к подъезду, весело освещенному яркой лампочкой, и не было ничего в мире лучше, чем это мирный подъездный свет, и заметенный снегом коврик у крылечка, и запах кошек, который всегда начинался в марте!..

      У подъезда он зачем-то оторвал от себя ее руку и побрел вдоль дома, вдоль черных окон, которые принадлежали Люсинде и тете Верочке.

      – Ты что?!

      – Мне нужно посмотреть.

      Павел и в самом деле стал смотреть и даже провел по подоконнику ладонью.

      – Там же ничего не видно! – крикнула Олимпиада. – У них на окнах щиты железные!

      – Вот именно.

      Он еще посмотрел, а потом заковылял обратно.

      Олимпиаде некогда было спрашивать, что он там увидел.

      – Надо вызвать «Скорую», Павел.

      – Не надо.

      – Но как же?! У тебя нога… ранена!

      Кое-как они взобрались на первый этаж.

      – Я справлюсь и без «Скорой».

      Предстояла еще длинная лестница на второй этаж, и Добровольский остановился, чтобы передохнуть.

      – Павел, – жалостливо глядя ему в лицо, спросила Олимпиада, – что происходит в нашем доме? Что это за ерунда?! Убийства, террористы, взрывные устройства?! Откуда это взялось, ведь ничего такого никогда не было!

      – Вот это самое интересное, – сказал Добровольский и вытер со лба пот. Ему было больно и не хотелось, чтобы она поняла, как ему больно. – Самое интересное, что это началось именно сейчас. Почему?

      – Почему?!

      Он пожал плечами и поволок себя по лестнице вверх, с трудом одолевая каждую ступеньку.

      – Нужно выяснить.

      – А как?! Как это выяснить и кто будет выяснять?!

      – Я, – сказал Добровольский.

      Они были уже на площадке второго этажа. Он пытался достать из кармана ключ, а Олимпиада стояла и ждала.

      – На всякий случай, если приедет милиция, ты должна говорить, что…

      Он вдруг замолчал, а потом засмеялся.

      – Черт побери, я не знаю, что ты должна говорить! Ну, скажи, что спала все это время. Хорошо, что хоть отпечатков нет.

      Она мельком глянула на свои руки – перчатки по-прежнему были на месте, не зря он тогда на нее прикрикнул, чтобы не снимала!

      – Позвони мне, – вдруг попросила Олимпиада жалобно, когда он уже почти вошел в свою квартиру. На пороге показался Василий, переступал лапами и извивал зеленый хвост. – Если тебе вдруг понадобится моя помощь.

      Павел Петрович серьезно посмотрел на нее и кивнул.

      И скрылся за своей дверью. Она тихонько закрылась, щелкнул замок.

      Олимпиада стояла и ждала. Ей так хотелось плакать, что в горле было больно.

      Как он ей позвонит? Он даже не знает ее телефона. И как он смел уйти от нее, просто кануть за свою дверь,