Чтения о русской поэзии. Н. И. Калягин

Румянцевым его, иль с Грейгом, иль с Орловым?

      Как жаль, что древних я не читывал! а с новым —

      Неловко что-то все. Да просто напишу:

      Ликуй, Герой! ликуй, Герой ты! – возглашу.

      Изрядно! Тут же что! Тут надобен восторг!

      Скажу: Кто завесу мне вечности расторг?

      Я вижу молний блеск! Я слышу с горня света

      И то, и то…

      Полная непринужденность, точность и изящество в каждом жесте, виртуозная передача разговорной речи, – кажется, что Сумароков встал из могилы и расквитался-таки с Ломоносовым за его «надутость» и «ученость». И вот уже читающая Россия, стряхнув о себя оковы классических правил, облегченно смеется над дмитриевским педантом, а педант, немного ей подыгрывая,

      Над парою стихов просиживает ночь,

      Потеет, думает, чертит и жжет бумагу;

      А иногда берет такую он отвагу,

      Что целый год сидит над одою одной!

      И подлинно уж весь приложит разум свой!

      Уж прямо самая торжественная ода!

      Я не могу сказать, какого это рода,

      Но очень полная, иная в двести строф!

      Судите ж, сколько тут хороших есть стишков!

      К тому ж, и в правилах: сперва прочтешь вступленье,

      Тут предложение, а там и заключенье —

      Точь-в-точь как говорят учены по церквам!

      Со всем тем нет читать охоты, вижу сам.

      Возьму ли, например, я оды на победы,

      Как покорили Крым, как в море гибли шведы;

      Все тут подробности сраженья нахожу,

      Где было, как, когда, – короче я скажу:

      В стихах реляция! прекрасно!.. а зеваю!

      Я, бросивши ее, другую раскрываю,

      На праздник иль на что подобное тому:

      Тут найдешь то, чего б нехитрому уму

      Не выдумать и ввек: зари багряны персты,

      И райский крин, и Феб, и небеса отверсты!

      Кто-нибудь заметит, пожалуй, что в своей сатире Дмитриев неоднократно бьет лежачего, бьет старика Петрова, которому в 1794 году недолго оставалось жить и о котором, кстати сказать, сам Дмитриев в почтовой прозе и в стихах не раз отзывался с большим уважением: «…вот Петров, //Счастливейший поэт времен Екатерины; //Его герои – исполины; //И сам он по уму и духу был таков».

      Но у литературы свои законы и своя мораль. И Дмитриев, уважая в Петрове поэта и человека, просто не мог с ним не полемизировать. Они, конечно же, антиподы в лирике – певец великих людей и великих дел, пылкий, «громкий» Петров и сдержанный, опрятный Дмитриев с его культом отточенных поэтических безделок.

      Кто же из них остался прав в литературном споре? Дмитриев много сделал для разработки литературного языка; Петров, обладая слогом архаичным и шершавым, создавал такие вещи, которые и сегодня, двести с лишним лет спустя, сохраняют свежесть и злободневность («вещий пиит» – так обмолвился о Петрове Пушкин), доходят до самого сердца:

      Война, война висит ужасна,

      Россия, над твоей главой,

      Секване мочь твоя опасна;

      Она рог стерти хочет твой.

      Ты в том винна пред ней едином,

      Что