Чтения о русской поэзии. Н. И. Калягин

жизнь. Они были милосердны, гостеприимны до расточительства, любили сельскую свободу».

      «Коль скоро они не стремились к господству над целым светом и готовы были лучше платить налог, только чтобы землю их оставили в покое, то многие народы, а больше всего немцы, совершили в отношении их великий грех».

      «Несчастье этого народа заключалось в том, что он не смог установить долговечного военного строя, хотя у него и не было недостатка в мужестве в минуту бурного сопротивления».

      Среди славянских народов только русские сумели создать долговременный военный строй, сумели, по счастливому выражению Случевского:

      Стать царством и народ спасти, —

      но чего это стоило нам!

      Настолько силен был натиск с Запада, что Московские цари вынуждены были в конце ХVI века ввести крепостное право. (И спустя триста лет тот же Случевский прекрасно напишет о пережитом времени:

      Век крепостничества погас.

      Ho он был нужен, он нас спас, —

      только сначала нужно было пережить эти триста лет.) А спасительные реформы Петра были проведены в жизнь настолько по-немецки, настолько грубой, насильнической рукой, что природная славянская мягкость была в нас подавлена надолго. И только в екатерининскую эпоху она начинает понемногу оттаивать и подавать голос: у Хераскова, у Михаила Муравьева, у Нелединского-Мелецкого, а в полную силу – у Карамзина:

      Все для меня обновилось;

            Всем веселюсь:

      Солнцем, зарею, звездами,

            Ясной луной.

            Сон мой приятен и кроток;

      Солнечный луч

            Снова меня призывает

      К радостям дня.

      Заслуживает нашего внимания и попытка Карамзина установить стихотворный размер, «совершенно русский» (1795 год, сказочно-богатырская поэма «Илья Муромец»).

      Карамзин утверждал, что «почти все наши старинные песни сочинены такими стихами», и на какое-то время ему поверили, на какое-то время сочиненный им размер (нерифмованный четырехстопный хорей с дактилическим окончанием) воцарился в качестве «русского размера», «русского лада». Им пользовался Гнедич при переводе песен Оссиана, использовал его и молодой Пушкин. Во время Отечественной войны, когда возникла нужда в оперативной патриотической поэзии, этот размер работал:

      А Кутузов – щит отечества,

      Мышцей крепкою, высокою

      Сокрушивший тьмы и тысячи

      Колесниц, коней и всадников

      Так, как ветр великий севера

      Истребляет пруги алчные,

      Губит жабы ядовитые,

      Из гнилых болот налезшие

      И на нивах воссмердевшие…

(А. Ф. Воейков)

      Мы с вами говорили на прошлом чтении про попытки Львова в этом роде; теперь мы видим, как Карамзин (примерно в те же годы, что и Львов) пытается залатать брешь, зияющую между книжным стихотворством и народной поэзией. Неблагополучие ощущается лучшими представителями дворянской культуры задолго до выхода на проповедь первых славянофилов.

      Крупнейшим