Солнце светит прямо в крыши. Татьяна Величева

пишет? Про нас?

      Мы подошли к Эрмитажу и встали в очередь. Я тихонько заглянула в телефон. Ответил! Но что ответил – не видно, надо заслонить экран, слишком светло на улице… «Я шатаюсь в толкучке столичной над веселой летней водой» – и снова тёмный экран, а на моём лице расплылась непрошенная, счастливая улыбка: надо её объяснить или спрятать.

      –У тебя уже есть студенческий? – я быстро отвернулась от Кирилла и указала на объявление о бесплатном входе для студентов.

      –Нет пока, – сказал Кирилл. – А у тебя?

      –Есть. Но можем притвориться школьниками. Для них тоже бесплатно, – и когда подошла наша очередь, я сказала кассиру:

      –Два школьных, пожалуйста!

      –И в каком же вы классе, молодые люди?

      –В двенадцатом!

      Теперь можно не отворачиваться, можно улыбаться, можно щуриться от ярких лучей! Только что же ему ответить?

      Мы вошли в музей и стали бродить по зеркальным залам.

      –Здесь уместнее королевские наряды, а не эти обноски, – сказала я: разноцветные шнурки и потрескавшиеся мыски кед казались чужестранцами в богатой обстановке дворца.

      –Да мы и так будто король с королевой: делаем, что хотим.

      В музее мы пробыли долго. Мы радовались, встречая знакомые по учебникам экспонаты, вспоминали про них что-то интересное, но потом каждый новый зал стал напоминать предыдущий, и мы бы точно заблудились, если бы Кирилл не предложил сбежать.

      –В Петропавловскую?

      И снова воздух, вода, солнце – простор, где дышится так легко и свободно! Я бы могла провести у набережной Невы всю оставшуюся жизнь, только бы не возвращаться в унылую квартиру, только бы видеть эту лучезарную даль, только бы всегда упиваться той радостью, что изливалась на меня с потоками солнечного света, – той радостью, которой я делилась по телефону. «В душистой тени между царственных лип мне мачт корабельных мерещится скрип» – набираю не глядя, одной рукой в кармане, без ошибок – ответишь?

      У Петропавловской крепости взлетел вертолёт. Мы немного посмотрели, как он кружил над бастионами, а потом прошли за ворота. Пусто и тихо было на площади, и даже у палаток с монетами не было ни души. В одном из дворов, чёрный и угрюмый, с топором в руке стоял палач.

      –Настоящий?

      –Нет.

      Палач стоял на деревянном эшафоте. Издали мне показалось, что кто-то расписал эшафот иероглифами, но нет, это солнечные блики играли на пыльной доске. Пустые глазницы палача подтолкнули нас к выходу: ступайте прочь, здесь слишком мрачно, слишком пустынно, это по мне, а вы отправляйтесь туда, где зелень, где люди, где солнце!

      –Устала? – спросил Кирилл.

      –Да. Или нет. Не знаю.

      –Ещё пойдём куда-нибудь?

      –Может, на кладбище? К Подгорному?

      –Ты слушаешь Подгорного? – удивился Кирилл.

      –Нет… Но этот палач мне почему-то напомнил Подгорного… Такой же тёмный и одинокий…

      Ехать до кладбища оказалось недалеко. От метро туда вели указатели, но мы, не обращая на них внимания, свернули на пустыри, чтобы срезать путь. Мимо железнодорожных путей, мимо свалок,