Солнце светит прямо в крыши. Татьяна Величева

протиснулись в окно… выпрямились во весь рост… и обомлели. Крыши! Бесконечные крыши! Они простирались до самого горизонта; серебристые, в брызгах ржавчины, вздымались волны крыш, и корабельными мачтами темнели над ними антенны, трубы и купола. Как в зеркало, смотрелось в крыши солнце, и всё вокруг сияло, а в самом сердце, в ослепительном сгустке света стояли мы.

      А потом мы уселись на гребне, зачарованно глядя вдаль. Сколько мы так просидели? Здесь минута могла превратиться в часы, а часы пролетали в минуту, и только неспешный ход солнца напоминал нам о том, что всё так же крутится календарь и всё так же бежит равнодушное время.

      –Как хорошо тут должно быть на закате!..

      –А я больше люблю рассвет…

      –…всё становится призрачным, сказочным!..

      –…встаёт солнце, и прячутся тени…

      –…всё темнеет, обретает глубину!..

      –…всё освещается, проясняется…

      –…и ты будто оказываешься в другом мире!..

      –…и ты будто возвращаешься к жизни.

      Осторожно, шаг за шагом, продавливая листы железа, мы спустились на чердак. В тёмном углу, под деревянными балками, забился голубь. Взметнувшись, он неуклюже вылетел в окно, оставив после себя горстку перьев.

      –Смотри, – прошептал Кирилл и подошёл к балкам. Там лежала завёрнутая в полиэтилен книга. Кирилл распотрошил обёртку и наугад раскрыл книгу:

      –Какой-то артефакт.

      В тусклом свете подъезда мы смогли разглядеть находку. Это был большого формата блокнот с плотной, под кожу, обложкой. Несколько страниц были исписаны от руки; я бегло просмотрела их, раздумывая, почему блокнот хранился на чердаке.

      –Может, это сектантский кодекс? – пошутил Кирилл. – Ладно, пойдём.

      –А с этим что делать?

      –Возьмём пока.

      Мы вышли из переулка и зашагали к набережной Невы.

      –Занятная штуковина, – задумчиво сказала я, на ходу разглядывая обложку книги. – Мне всегда нравились – не знаю, как бы это назвать – материальные свидетельства минувших дней… Посуда, одежда, черновики, письма… Особенно письма. Жил человек, и вот его не стало, а читаешь его письма, видишь его почерк – и человек оживает вновь.

      –Да уж, это не какие-нибудь эсэмэски или электронные сообщения…

      –Всё, что останется от нас, виртуально…

      –А это, считай, ничего…

      Нева весело золотилась крупной рябью, и белые завитки, разбегавшиеся от катеров, наперегонки мчались к гранитным берегам. Лёгкие облака оплетали ярко-синее небо. Мы встали у парапета. С реки дул лёгкий, едва осязаемый ветер; он леденил кончики пальцев и нёс в себе запах солнца. Я замерла, не поверив, а поверив, улыбнулась: это был тот самый ветер, который я искала, ветер, летевший из детства, ветер, суливший, что всё будет хорошо.

      –Хорошо как – ветер, – сказал вдруг Кирилл.

      –Что? – я изумлённо взглянула на него: он, уже не первый раз, будто читал мои мысли.

      –Хорошо, говорю, ветер…

      –Да…

      Мы подошли к музею-квартире Пушкина и свернули в залитый солнцем двор. Экскурсовод, молодой