Волки Дикого поля. Алексей Павлович Пройдаков

ответила Любомила. – Да и он, мой супруг, почитает тебя, а над своим званием купецким и сам иной раз посмеивается.

      – Ин ладно! – отвечал Евпатий. – Доскажи о Елене. Ране-то её и не видно было.

      – Шестнадцатая весна минула девке, – говорила сестра. – Соблюдалась и грамоте училась в монастыре под Муромом. На днях только возвернулась под отчий кров.

      – Евпатий! – раздался голос батюшки. – Зайди в горницу.

      Лев Гаврилыч стоял у дубового стола и разглядывал большой кусок пергамента, на котором были изображены рязанские и владимирские земли, а также небольшой кусочек территории Дикого поля.

      – Не дописал иконописец, – в сердцах произнёс Коловрат-старший. – Покажь, где огни наблюдались?

      Евпатий всмотрелся и пальцем, не касаясь пергамента, указал в юго-восточном направлении.

      – Здесь, батюшка, и чуть глубже…

      – Пообвык не тыкать пальцем в сию драгоценную роспись? Хвалю! За наблюдательность тоже. А вот за то, что возвернулись, не прознав, что в степи происходит, за то похвалить никак не могу. А вот, будь князем либо воеводой твоим, подверг бы наказанию…

      – Батюшка, ты для меня выше любого воеводы, выше князя. Прикажи, и я немедля отправлюсь…

      – Остынь, сыне, тем другая сторожа озадачится. Сбирайся в мовь, попарься да отдохни.

      Евпатий шагнул к порогу горницы и застыл. Весь его облик излучал робость и нерешительность.

      – Батюшка…

      – Чего?

      Лев Гаврилович пристально всматривался в карту.

      – Ступай, сыне, мне недосуг.

      «Ладно, – думал Евпатий, – нынче и впрямь недосуг… Спросить бы её прямо и без утайки, люб я или нет… Коли люб, и сватов засылать можно. А коли не люб?.. Такого быть не может. Ну уж случись такое, уеду на самую дальнюю южную заставу, стану смерти искать».

      Данила Кофа, так же как Лев Коловрат за воинскую доблесть, был пожалован воеводой Дедославля рязанским князем Романом Глебовичем. Своих детей, а их было четверо, любил без памяти. И если к трём сыновьям относился как к будущим воинам – с излишней придирчивостью и строгостью, – то единственную дочь Елену баловал как мог. Но дочь взрослела, её ждала обычная участь женщины тех лет – жены и матери, однако Данила Данилович решил, что Елена должна овладеть грамотой и отправил её в муромский Покровский монастырь, где обучались дочери князей и бояр.

      Отдавали в монастырь девчонку-замухрышку, а забирали уже взрослую девушку – высокую и ладную.

      Её красота и стать настолько поразили сопровождавшего боярина Жидислава Путятича, что он тем же вечером пал в ноги Даниле Даниловичу с воплем:

      – Отдай мне Елену в жёны! Жизнь без неё не мила!..

      – Куда тебе? – подивился воевода. – Ты ж ростом вдвое меньше её. Будешь рядом, аки репей у малины.

      – Не смейся, Данилыч, мой рост – в корень.

      – Не хочу неволить единственную дочь, – сказал Кофа, как отрезал. – Сама пусть скажет, кто ей станет люб…

      Однако, смягчившись, обещал подумать.

      После