Ночь в «Восточном экспрессе». Вероника Генри

и рассказать тебе о своих. Прошу, приезжай, вместе пообедаем. Как насчет следующей среды в «Савое»? Милый «Савой»! Как же я скучала по Лондону! И по тебе. Увидимся с тобой там в час дня, если не будет других предложений.

      Мне пора бежать. Бренда.

      В конце письма стояли четыре крестика, обозначавшие поцелуи.

      – Боже, – проговорила Адель. – Ты только посмотри.

      Она передала письмо Уильяму, который читал газету.

      Он прочел письмо так же, как читал все в эти дни: пробежал страницу глазами сверху вниз за кратчайшее время, выбирая требуемую ему информацию, отбрасывая остальное. Он улыбнулся и отдал письмо жене, держа двумя пальцами, а сам вернулся к новостям.

      – Ты развеешься, – сказал он жене. Затем нахмурился. – Бренда… Я ее знаю?

      – Мы вместе учились в школе. Она была на нашей свадьбе. В неудачной шляпке, напоминавшей усевшуюся у нее на голове курицу. Кажется, мы посмеивались над ней. Бедняжка. Но она душка.

      Уильям покачал головой. Он не помнил.

      Что едва ли было удивительно.

      У Адели не имелось – и никогда не было – подруги по имени Бренда.

      Письмо лежало на ее письменном столе три дня под нетрадиционным способом приобретенной картиной.

      Адель вела свою обычную жизнь. Она сказала себе, что Джек Моллой самонадеянный, дерзкий и играет с ней ради развлечения. Разумеется, она не поедет на ленч в «Савой». Сама мысль об этом нелепа.

      В воскресенье вечером она смяла письмо и бросила в мусорную корзину.

      Однако оно каким-то образом будоражило ее. Содержание письма возвращалось к ней днем и ночью, пробираясь в мозг, как бы старательно она этому ни сопротивлялась. И Адель не могла отрицать, что письмо было изобретательным. Джек Моллой так хорошо ее понял – показал ей, что совершенно точно знает, какая она и какого рода подруг может иметь. Его выдумка, Бренда, была идеальным алиби.

      Адель очень ясно представляла себе Бренду, поджидающую за столиком в «Савое» в лучшем пальто и шляпке, в коричневых туфлях и перчатках – все слегка вышедшее из моды после нескольких лет за границей, – но горящую от нетерпения поделиться сплетнями и пустяками…

      Короче, отражение самой Адели – провинциальной, скучноватой, обыкновенной. А в таком случае что он в ней нашел? Почему заманивает ее на ленч, если она такое неинтересное, смешное существо? Такое… неискушенное.

      Потому что он что-то в ней увидел, подсказывал Адели тоненький голосок. Джек Моллой разглядел ее потенциал. Он мог выявить в ней то, что заставило бы ее раскрыться и расцвести. Мысленно она возвращалась к тому возбуждению, которое испытывала, когда он с ней разговаривал, к чувству, которое она отчаянно пыталась скрыть, настолько, что сбежала из-за стола.

      Чувство, которое она хотела пережить снова.

      Адель подавляла это. Она видела, что, помимо озорства и каприза, Джек Моллой таил в себе опасность. И все же Адели нужно было как-то менять свою жизнь. Происшедшее ярко показало степень ее опустошенности.

      В