Череп Чёрного Колдуна. Александр Бергельсон

Ну, пора до ватаги. Всё, что с нами было, обскажем, глядишь, чего и придумаем. Ты про Лютобора-воителя что знаешь?

      – Как – что? – Илья ажно воспрянул весь. – Славнее мужа в ратном деле нет!

      – К нему в обучение тебя и веду. – Голован похлопал Илью по плечу. – Смекаешь?

      – Вот это да! – Илья чуть ли на месте не завертелся от услышанного. – Век благодарен буду! И не мечтал…

      Но сразу же себя и осадил сам, перестать вертеться заставив.

      – А ещё спросить можно?

      – Нужно. – Голован сделал вид, что сердится. – Или ты не понял ещё, парень, что я к тебе приставлен, как раз, вот, на все вопросы первым отвечалой?

      – Тогда – вопрос мой таков: кто ещё в ватаге? Что за люди? Ведь если остальные-прочие столь же славны, как ты, мудрец великий, или Лютобор-воин, то…

      Но договорить Голован Илье не дал.

      Он вдруг изменился лицом, и хлопнул себя что есть силы по лбу.

      – Елька! – Всплеснул руками Голован. – Как же я забыл про него? Эх, беда-судьбина, горе-злосчастье! Хоть и мелкий был человечек, а всё одно – жалко! Сгинул, поди, без следа: Вреды никого не щадят. Да простят ему Боги грехи его. Пусть ляжет ему по смерти Дорога в те места, где уготовлена для таких, как Елька Конь, лучшая потусторонняя Жизнь!

      И закрыл глаза, бормоча Богам Великим поминальное моление.

      Но Елька не сгинул.

      Один из лучших на свете воров, Елька, Конём прозываемый, стал лучшим вовсе не по слепой воле случая.

      Дело воровское требует постоянного совершенствования, а, главное, особого подхода к каждой секунде времени проживаемого.

      То есть, выжить каждую секунду в постоянно изменяющихся условиях – вот это и есть главное для вора настоящего.

      Кстати сказать, прозвище «Конь» Елька получил потому, что сумел некогда выкарабкаться там, где большинство обычных людишек сгинули бы безвозвратно.

      Пошло прозвище это от давнего, ещё по малолетке, Елькиного воровского дела: скрал, стервец, любимого скакуна арабских кровей у купца заморского.

      Скрал, перекрасил, да и продал в конюшни княжьи.

      Хороший куш взял!

      Вот только не оставил купец поиски, и вскоре явились к Ельке три огромных восточных мужика в халатах и тюрбанах, схватили под белы руки, приставили к горлу кинжалы острые, и потащили на суд купеческий.

      – Где конь? – Спросил купец, перебирая чётки. – Жить хочешь, скажешь. А нет…

      Купец подал знак своим. С Ельки сорвали портки; острый клинок упёрся острием в то место, которым мужчина отличается от всего остального мира.

      В этот момент с Елькой случился первый раз прорыв через неминучую гибель.

      Разум отключился.

      На языке оказались сами собою слова вовсе до тех пор Ельке неизвестные, и стал он говорить, и говорил до тех пор, пока купец этот Ельке – почему-то! – поверил, после чего отпустил на все четыре стороны.

      Больше того: одарил купец Ельку деньгами, ибо Елька