Поправка Джексона (сборник). Наталия Червинская

давно у них там отменили цензуру, зародилось частное предпринимательство. По моему мнению, когда оно будет не только частным, но и честным, все станет там замечательно. Я через своего двоюродного братца стараюсь внедрить туда правила буржуазной морали. Я зажгу в его сердце пламя любви к законности и порядку, и он, первая ласточка, полетит туда и подожжет эту воронью слободку.

      – Слушай, ты должен понять: у нас никаких крыш нет. А Луизиана – это совершенно особое место, здесь традиционная коррупция. Новый Орлеан – вообще не Америка. Тут даже и язык другой.

      – Ты говорила, Нью-Йорк – не Америка. Теперь эта дыра тоже не Америка. А что у тебя Америка?

      Действительно – что? Небраска?

      – Ква-ква! – говорит Боря. – Ква-ква!

      – Что это он?

      – Он говорит: «Риббит. Риббит. Риббит».

      – Как смешно! – удивляется Сюзанна. – Кува-кува?

      – Что ты ей сказала?

      – Я ей перевела. По-английски лягушка говорит «Риббит. Риббит».

      – Бред! Совершенно на лягушку не похоже.

      – А лягушка считает, что и ква-ква не похоже. Тоже мне, зоолингвисты нашлись.

      – Кува-кува! – квакает Сюзанна и, выходя из ресторана, берет кузена под ручку.

      – Его жену зовут Ирма, – сообщаю я ни к селу ни к городу. – Она святая женщина.

      – Кува-кува! – отвечает мне Сюзанна. – Кува-кува!

      – Ребит-ребит! – кричит Боря на весь Французский квартал.

      И как бы в ответ на их неумелое кваканье издали начинает доноситься квакающая и мяукающая музыка.

      – Похороны! – радостно кричит Сюзанна. – Как вам повезло! Похороны!

      – Ну? – спрашивает Боря.

      – Нам очень повезло, – перевожу я. – Кто-то умер.

      Похоронная процессия появляется из-за угла. Толпа большая, и они не трезвее Бори с Сюзанной. Духовой оркестр в красных смокингах и цилиндрах приседает и пританцовывает, гроба никакого нет.

      – Сюзанна, а где покойник?

      Сюзанна объясняет, что покойника уже отнесли куда надо. По дороге на кладбище принято играть джазовую музыку религиозного содержания и плакать, а уж возвращаясь с кладбища, пускаются во все тяжкие. К моему ужасу, Боря и Сюзанна примазываются к похоронной процессии и идут, пританцовывая и явственно квакая.

      А мне неудобно на чужих похоронах плясать. У меня нога натерта и уже от «урагана» и белого вина голова болит.

      Вот Сюзанна, она такая субтильная, воздушная, нежная, как полагается южной женщине, новоорлеанской красавице. И носик у нее такой деликатный, французистый, почти ноздрей в нем не осталось после всех пластических операций. И тем не менее, она танцует на своих золоченых каблучках и виснет на моем жовиальном родственнике, что-то она в нем своим носиком унюхала.

      Может быть, я ошибаюсь насчет Бори? Мне всегда казалось, что он принадлежит к такой породе слегка лупоглазых, слегка с брюшком, немного лысоватых жизнерадостных евреев, у которых над головой, как нимб, сияет слово «мудак». Я с детства презирала его за жизнерадостность. А может