Полное собрание сочинений. Том 9–12. Война и мир. Лев Толстой

Суворова. Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.

      Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему-то смеялись.

      – Что́ ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.

      – Веселиться нечему, – отвечал Болконский.

      В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:

      – Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!

      Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.

      – Ваше превосходительство, – сказал он по-немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.

      Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одною, то другой ногою.

      Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; но, заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.

      – Имею честь поздравить, генерал Мак приехал, совсем здоров, только немного тут зашибся, – прибавил он, сияя улыбкой и указывая на свою голову.

      Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.

      – Gott, wie naiv![254] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.

      Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что́ ожидает русскую армию, нашли себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.

      – Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом, то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.

      Несвицкий и Жерков так были удивлены этою выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.

      – Что́ ж, я поздравил только, – сказал Жерков.

      – Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не нашедшегося, что̀ ответить.

      – Ну, что́ ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.

      – Как что́? – заговорил

254

Боже, как наивен!