Полное собрание сочинений. Том 9–12. Война и мир. Лев Толстой

Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо и маменьке она не скажет; Николинька сам скажет, и он и не думал об Жюли.

      И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот-вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.

      – Ты думаешь? Право? Ей-Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.

      – Право, ей-Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.

      И они обе засмеялись.

      – Ну, пойдем петь «Ключ».

      – Пойдем.

      – А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!

      И Наташа побежала по коридору.

      Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню:

      В приятну ночь, при лунном свете,

      Представить счастливо себе,

      Что некто есть еще на свете

      Кто думает и о тебе!

      Что и она, рукой прекрасной,

      По арфе золотой бродя,

      Своей гармониею страстной

      Зовет к себе, зовет тебя!

      Еще день – два, и рай настанет…

      Но ах! твой друг не доживет!

      И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам, а на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

      –

      Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из-за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:

      – Мама велела вас просить танцовать.

      – Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…

      И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.

      Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своею маленькою дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим, с приехавшим из-за границы. Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.

      – Какова? какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.

      Наташа покраснела и засмеялась.

      –