Полное собрание сочинений. Том 9–12. Война и мир. Лев Толстой

смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.

      – Вот я тебя! – сказала графиня.

      – Мама! чтò пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно-весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.

      Соня и толстый Петя прятались от смеха.

      – Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.

      – Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.

      Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.

      – Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.

      – Морковное.

      – Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!

      Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.

      Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.

      XVII.

      Раздвинули бостонные столы, составились партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.

      Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пиеску с варияциями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что-нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.

      – Чтó будем петь? – спросила она.

      – «Ключ», – отвечал Николай.

      – Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?

      Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.

      Вбежав в Сонину комнату и не найдя там своей подруги, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.

      – Соня! что́ ты?.. Чтó, чтó с тобой? У-у-у!…

      И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись