Один неверный шаг. Харлан Кобен

сейчас. – Майрон бросил взгляд на часы. – Если потороплюсь, смогу вернуться еще до конца вашей тренировки.

      Брэнда поднялась с места.

      – В холле есть телефон-автомат. Я позвоню ей оттуда.

      ГЛАВА СЕДЬМАЯ

      Когда Майрон ехал к Мэйбл Эдвардс, зазвонил его сотовый. Включив аппарат, он услышал голос Эсперансы.

      – Норм Цукерман на проводе, – деловым тоном сообщила она.

      – Переключи на меня…

      В трубке послышался щелчок.

      – Норм? – сказал Майрон.

      – Майрон, детка, как поживаешь?

      – Неплохо.

      – Прелестно… прелестно… Что-нибудь узнал?

      – Ни черта.

      – Прелестно… прелестно… – Норма что-то беспокоило, и в его жизнерадостном тоне чувствовалось напряжение. – Ты сейчас где?

      – В машине…

      – Так, так, так… Я бы на твоем месте обязательно заглянул в зал, где тренируется Брэнда.

      – Только что побывал там и уехал.

      – И оставил ее в одиночестве?

      – Но она же на тренировке. Вокруг нее не меньше дюжины членов команды, не считая обслуживающего персонала. Ничего с ней не случится.

      – Может, ты и прав. – В голосе Норма, однако, уверенности не ощущалось. – Знаешь что, Майрон? Нам нужно поговорить. Когда ты собираешься вернуться в спортзал?

      – Через час или около того. А в чем, собственно, дело, Норм?

      – Через час, значит? Очень хорошо. Там и увидимся.

      Тетушка Мэйбл жила в Уэст-Ориндже – пригороде Ньюарка. Уэст-Ориндж относился к типу «трансформирующихся» пригородов. Упомянутый факт находил свое отражение в том, что число белых жителей там постепенно сокращалось. Представители национальных меньшинств тоже уезжали оттуда, ища пристанища в близлежащих пригородах, белые же, чувствовавшие себя, скажем так, персонами нон грата, отправлялись еще дальше. На языке разного рода функционеров, политиканов и тех, кто скупал там освободившиеся дома и земельные участки, это именовалось «прогрессом».

      При всем том, широкая улица, где обитала тетушка Мэйбл, являла собой разительный контраст с разрушающимся и быстро деградирующим кварталом, который Хорас называл своим. Майрон знал Уэст-Ориндж довольно хорошо, тем более что его родной Ливингстон граничил с ним. Ливингстон тоже начал меняться. Когда Майрон учился в школе высшей ступени, это был, что называется, «белый город». Даже, если так можно выразиться, «очень белый». Буквально «белоснежный». Он был такой «белый», что в выпускном классе Майрона учился только один чернокожий подросток. Да и то только потому, что показывал выдающиеся результаты на занятиях по плаванию и числился первым пловцом в школьной команде. Можно ли требовать большего от маленького городка?

      Дом тетушки Мэйбл представлял собой одноэтажную постройку в том стиле, какой шутники наверняка окрестили бы сельским. В этом так называемом ранчо имелись три спальни, полтора санузла – ванная комната и еще одна крохотная пристройка – и большой благоустроенный подвал, где стоял далеко не новый, но довольно большой американский бильярд. Майрон припарковал свой «форд-таурус»