Рябиновый мед. Августина. Часть 3, 4. Человек на коне. Страшные сны. Алина Знаменская

товарищ, – постучал снизу сапер. – Вы чего там?

      – Передай командованию до ответа из Москвы храм взрывать не дам, – невозмутимо ответил Артем.

      – Да вы что, сдурели? – раздалось снизу. – У нас приказ!

      Внизу засуетились. Саперы встали плотнее, оттесняя народ от церкви:

      – Разойдись! Сейчас взрывать будем!

      Но горожане показывали на колокольню, где спокойно сидел Артем, переговаривались, расходиться не хотели.

      Прибежал Ребров:

      – Это твой брат? Он военный?

      – Врач, – ответил Иван, немного завидуя Артему в этот миг.

      – У вас в семье все такие… отчаянные? – улыбнулась Мила.

      – А то!

      Командир саперов вышел на середину площади и задрал голову кверху:

      – Гражданин! Через час будем взрывать! Советую вам покинуть колокольню!

      – Подождем ответа на телеграмму! – крикнул Артем.

      Народ на площади прибывал. Всем было интересно, чем закончится противостояние.

      Прошел час, ничего не изменилось. Саперы устали стоять в оцеплении, командир нервничал.

      Наступили сумерки, но ответа на телеграмму не было. Художники расстелили одеяло и уселись прямо на мостовой.

      – Будем взрывать? – спросил у командира один из военных.

      – Не было распоряжения взрывать с депутатом. Кто будет отвечать? Ждем до утра!

      Солдаты разместились на паперти. Площадь являла собой странное зрелище – и солдаты, и художники теперь напоминали паломников, пришедших издалека, чтобы поклониться святыне.

      Артем, скрестив руки на груди, прохаживался по колокольне.

      Солдаты развели на брусчатке костер и грелись.

      – Эй, депутат, замерз небось? Спускайся!

      Артем не отвечал, прохаживаясь туда-сюда.

      На рассвете к площади стал стекаться народ. Людей становилось все больше. Казалось, полгорода собралось, чтобы своими глазами увидеть, что произойдет.

      Саперы вновь оцепили площадь. Подогнали специальную машину с гирей – чугунной «бабой». Артему уже приходилось видеть, как взрывают церкви. Когда после взрыва оседает пыль, всегда что-то уцелевает – какой-то столб, стена с фресками. Тогда подводят «бабу» и бьют ею по уцелевшим ликам. Не укладывалось в голове, что это крепкое строение, богатое в отделке, с затейливыми архитектурными деталями, будет безжалостно разрушено, превращено в пыль. Мысль, что судьба храма, намоленного многими поколениями, может зависеть от клочка бумаги – от телеграммы, – коробила Артема. И все же он ждал эту телеграмму как манну небесную. И художники из мастерской ждали, и горожане, запрудившие площадь.

      Артему сверху было хорошо видно, как из подъехавшего трамвая выскочил художник Ребров, как он победно затряс бумагой над своей головой.

      Военным его было не видно. Но Ребров заорал издалека:

      – Телеграмма! Телеграмма пришла! Из Москвы!

      Народ загалдел, задвигался. Ребров продирался сквозь толпу, потрясая телеграммой над головой.

      – Запретить