Рябиновый мед. Августина. Часть 3, 4. Человек на коне. Страшные сны. Алина Знаменская

среди людей. Нам легче.

      – Мы сегодня с Марусей бревна катали для стройки, – отозвалась женщина из дальнего угла. Лица ее Соня не видела. – Так мужики ореховские мимо шли и смеялись. Говорили: зря только, бабы, лес переводите. Ничего, мол, у вас не выйдет.

      – Поглядим – увидим, – оборвала разговоры Угодина. – Спать давайте, бабы. Завтра досветла вставать.

      О том, что Соня беременна, догадалась не она, а все та же Антонина. На разнарядке велела:

      – Круглова – на кухню. – Помолчав, добавила: – На всю зиму. До родов.

      Все бабы уставились на Соню, а она в растерянности – на Антонину.

      – Чего глядишь хоть? Сама не знала, что брюхатая? Ну ты даешь…

      Потом новость сообщила матери. Радость переполняла – у нее осталась частица его самого, его ребенок. Она знала – это будет дочь. Старики в ярославских лесах словами не бросаются…

      Художественная мастерская в Ярославле, где работал Иван Вознесенский, готовилась к Октябрьским праздникам. Заставленная планшетами, банками с краской и заваленная красной тканью комната являла собой образец деятельного творческого беспорядка. Иван, превратившийся из тщедушного семинариста в высокого, худощавого симпатичного молодого человека, засучив до локтей рукава, грунтовал белой краской большой продолговатый планшет. В помещение то и дело входили какие-то молодые люди, вносили одно, выносили другое, но Ивану эта суета не мешала – он спокойно занимался своим делом, пока в мастерскую не влетел взъерошенный, мокрый товарищ Ивана, художник Ребров.

      – Все! Ильинскую церковь взрывают.

      Иван бросил кисточку:

      – То есть как это взрывают? Мы же запрос в Москву послали? Это же пятнадцатый век!

      – Я только что был в Совете района. Слушать ничего не хотят. Приехали военные, жителей ближайших домов эвакуируют.

      Мастерская очень быстро наполнилась людьми. Художники, все как один подписавшиеся под прошением сохранить памятник архитектуры, теперь растерянные стояли среди своих алых плакатов о славе Октября.

      – Нужно послать телефонограмму! – крикнула Мила – самая молоденькая художница в мастерской. – И в Москву, и в облисполком!

      Ее поддержали. Сбросив рулоны с бумагой, сгрудились вокруг стола, составляя текст. В этот момент в мастерской появилось новое лицо. Это был крепкий, широкий в плечах мужчина в новой шинели, но без портупеи и оружия. Он тихонько стоял у двери, терпеливо ожидая, когда его заметят. Но художникам было не до него. Только когда текст телефонограммы был наконец утвержден, на его осторожное покашливание обернулись, и радость узнавания озарила лицо Ивана:

      – Артем!

      Братья обнялись, ревниво вглядываясь друг в друга:

      – Вымахал-то! Куда такая жердина! Художник!

      – А сам-то? Просто шкаф! Какими судьбами? Ты домой собираешься?

      – Вот за тобой пришел. Едешь со мной?

      – Знаешь, тут такое дело, братишка… Идем с нами, я тебе по дороге все расскажу.

      Ильинская