Кусатель ворон. Эдуард Веркин

Петровна, а когда мы в питомник заедем?

      Лаура Петровна обернулась:

      – В какой питомник?

      – Как в какой? В змеиный. Мне сказали, что мы непременно заедем в питомник.

      – Ты что-то путаешь, Витя, – заметила Лаура Петровна. – В питомник мы не заедем.

      – А почему? Почему мы не заедем в питомник?

      Лаура Петровна растерялась. А я смотрел на нее с обличением. Честно говоря, я совсем не знал ни про какой питомник. Хотя нет, знал, но не про змеиный, а про питомник выхухолей, но он тут был совсем ни при чем. Просто мне захотелось ее немного позлить. В ознаменование начала путешествия. Злить Лауру Петровну ведь так приятно. Я бы даже сказал, что это оказывает на меня терапевтический эффект. Нормализуется внутричерепное давление. И потом, немного отравить ей настроение было просто моим святым долгом, когда отравляешь настроение начальствующему работнику, он начинает гораздо лучше работать. Почти в два раза лучше. Иногда в три. Для этого, кстати, журналистика и придумана – чтобы повышать эффективность всякого производства, ведь для того, чтобы лошади шибче бежали, их принято жарить шпорами. Впрочем, на этот счет у меня своя теория.

      – Виктор, я не знаю, про какой питомник ты говоришь, – повторила Лаура Петровна.

      – Ну да, никто не знает, – сказал я. – Это тайна. Из городского бюджета выделяются деньги на содержание змей, причем деньги немалые, в то самое время как в тот же городской бассейн уже пять лет не могут налить воду. А змеи ничего, размножаются! Каждый день по полкоровы съедают. Лаура Петровна, а правда, что наш мэр большой любитель…

      – Виктор, прекрати этот балаган! – рассерженно сказала Лаура Петровна. – Это возмутительно!

      Она стала усиленно выражать прической неодобрение и шептать – «я же говорила его не брать».

      А я подсел к Александре и сказал:

      – Примерно вот так.

      – Не поняла… Что вот так?

      Александра поглядела на меня, и я вдруг увидел, что глаза у нее прекрасны. Такие большие немецкие глаза, глубокие, темные, выразительные, мне сразу же захотелось написать что-нибудь лирическое, про Рейн, про красавицу Лорелею, тряхнуть, так сказать, стариком Гейне.

      – Примерно вот так в нашей стране угнетают свободу слова, – пояснил я Александре. – Бюрократизм, коррупция. А как там у вас, в Рейнвестфалии?

      – Я из Баварии.

      – И это прекрасно, – сказал я. – В Баварии пекут прекрасные соленые крендели. Это так?

      – Да… – растерянно сказала Александра.

      – Всю жизнь хотел попробовать.

      Я придвинулся к Александре ближе и стал смотреть в ее глаза.

      – Всю жизнь, – повторил я. – Мечтал. Вкусить хрустальных вод, так сказать, с родных холмов, с любимых перелесков. Пожевать желудей из Тевтобургского леса… Я ведь, между прочим, тоже немец. И моя бабушка тоже печет крендели. И до сих пор проливает горючие слезы по недосягаемой родине.

      – Ты немец?! – удивилась Александра.

      – Да. Еще в восемнадцатом веке мои предки перебрались в Россию, спасаясь от гонений…

      Я не очень помнил,