Сабля Волынского. Олег Эсгатович Хафизов

это могло бы произойти, чтобы выяснить отношение Анны к этому красноречивому учителю Иоганну-Теофилю, с которым она так часто оставалась наедине и разговаривала гораздо охотнее и веселее, чем с Родионовым.

      Когда же возможность такой рекогносцировки наконец предоставилась, и они остались тет-а-тет, он смог только вымолвить:

      – Вы читали «Телемака»?

      – Это французский роман Фенелона, – отвечала Анна.

      – Сплошная любовь?

      – Скорее – философия. Да ну его, этого Телемака! У меня для вас есть подарок на память от мнимой невесты.

      Слово «мнимая» больно кольнуло Родионова. Он хотел возразить, но не нашелся. Анна сняла с шеи овальный образок на шелковой ленте. Она поцеловала образок и, приподнявшись на цыпочки, повесила его на шею прапорщика. На образке был изображен темноволосый пожилой святой в чешуйчатой броне, со щитом в одной руке и тоненькой тростинкой копья – в другой. Глаза святого были печальны, словно он заранее знает все то, что суждено Родионову, и жалеет его за это.

      Родионов жадно поцеловал иконку, еще теплую от тела девушки, в том месте, которого только что коснулись ее губы, и спрятал ее под воротник сорочки.

      – Вы знаете, кто это? – спросила Анна.

      – Военный? – догадался Родионов, исправно выполняющий все церковные правила, но не слишком в них вникающий.

      При всей серьезности ситуации Анна прыснула смехом.

      – Эх вы, драгун! Это святой великомученик Артемий, небесный покровитель моего отца, – сказала она. – Вы ведь любите моего батюшку?

      – О да, – отвечал Родионов с жаром. – Разве его можно не любить?

      – Представьте, что у батюшки есть супостаты, которые ведут под него подкоп. Я всего не знаю и не могу объяснить, но боюсь, что мой отец в опасности. Помолитесь за нас святому Артемию.

      Родионов не успел расспросить Анну об опасности, угрожающей его милостивцу, потому что в прихожую стали спускаться один за другим гости Волынского, и каждый из них подходил с любезностями к прекрасной Анне.

      В тот же вечер Родионов отправился в церковь святого Самсония Странноприимца на Выборгской стороне, где он жил, поставил свечу подороже и горячо помолился святому Артемию за грешного Артемия Петровича.

      На следующий день Родионов с братом сопровождали верхом карету Волынского в Петергоф, на встречу с государыней. У них было достаточно свободного времени, пока министр решал государственные вопросы, и они зашли попить кофею в немецкий трактир. Здесь, за трубкой, Родионов и передал Ивану свой вчерашний разговор с Анной Волынской, опуская лишь его амурную подоплеку.

      Иван выслушал Родионова с большим вниманием, глубоко задумался и выпустил такое густое облако дыма, словно выстрелил из мушкета.

      – Жизнь придворных представляется сплошною негой и роскошью, но на деле полна невидимых опасностей, как купание в озере, полном голодных крокодилов, – изрек он наконец.

      Сказано это было так изрядно, что Родионов не удивился бы, будь это цитатой из какого-нибудь Юста Липсия.

      Иван