Правда и справедливостьToм I. Варгамяэ. Антон Хансен Таммсааре

прорыл на поле кусок канавы. Это только начало, работы будут продолжаться из года в год. Но и от этого куска канавы несомненно была кое-какая польза.

      Никогда труд не приносил Андресу такой радости, как сейчас, когда он копал эту первую канаву и убирал первые камни со своего поля, и вряд ли ему суждено было еще когда-нибудь испытать подобное чувство. Оно было похоже на трепет и восторг первой любви — чувства, понятные лишь тому, кто хоть раз сам испытал их. Камень, который ты подбираешь с поля и вкатываешь по доске на телегу, — будто и не камень вовсе, земля, в которую ты вонзаешь лопату, — будто и не простая земля. Эту землю никто не станет рыть ни за поденную, ни за годовую плату. Это совсем особая земля, это совсем особые камни. Падая в телегу, они и грохочут как-то особенно, и даже ольшаник на закате солнца откликается на их грохот как-то иначе, чем обычно.

      Сперва молодой варгамяэский хозяин этого не понимал. Только позднее он полностью осознал это, и даже через много лет, когда ему случалось проходить мимо своей первой канавы, мимо ограды, наваленной из первых камней, он ощущал в груди какую-то теплоту и радость. Здесь покоились воспоминания о медовом месяце его хозяйничания.

      Вначале, если правду говорить, даже времени не было что-либо чувствовать и понимать — он знал лишь труд, которому отдавал последние силы, иначе нельзя было. Даже замыслы — и те теперь превращались в непрерывный труд, в повседневные дела.

      Но одна мысль не давала Андресу покоя: на варгамяэских землях невозможно предпринять что-либо значительное пока нет канавы, которая оттягивала бы воду в реку. Хорошо бы вырыть эту канаву сообща с соседом. Однако, с кем бы он об этом ни заговорил, все в один голос утверждали, что ничего не выйдет. Когда Андрес завел об этом речь с бобылем Мадисом, тот, как и в первый раз, принялся с ожесточением пыхтеть трубкой, то и дело сплевывая сквозь зубы как можно дальше.

      Но Андрес не оставил этой мысли, он крепко держался за нее, точно из упрямства. Придя в первый раз в гости к соседу, он сразу завел разговор об осушении болота и о том, что неплохо бы им сообща прорыть канаву. Для Пеару мысль эта, как видно, явилась новой, поэтому он поначалу не сказал ничего — ни да ни нет. Лишь набил трубку, высек огня, закурил и сплюнул. Его примеру последовал и Андрес: набил трубку, высек огонь, закурил и сплюнул, с той лишь разницей, что он растер плевок ногой на глиняном полу, а Пеару не стал себя этим утруждать. Только и было разницы в том, как закурил и сплюнул каждый из варгамяэских соседей.

      — Надо покумекать, — произнес наконец Пеару, — я ведь и один могу вырыть, если захочу воду отвести.

      — Конечно, спору нет, можно и одному; да только сообща будет дешевле, — сказал Андрес.

      — Значит, канава прошла бы прямо по меже? — спросил Пеару.

      — Да, лучше, если прямо по меже, а землю поровну на обе стороны, — ответил Андрес.

      — Межа прорезала бы канаву вдоль — половина моя, половина твоя.

      — Вот именно: половина моя, половина твоя, — подтвердил Андрес.

      — Я плачу половину, и ты — половину?