Призраки в Тель-Авиве. Одиночный мир. Шмиэл Сандлер

казалось ему важным и он, не имея конкретных выводов, о которых любил распространяться шеф, выдвинул, для солидности неубедительную версию о похищении генеральского трупа заинтересованными лицами.

      – Кому к черту нужен ваш прогнивший енерал, – ухмыльнулся комиссар, – вам, что больше нечего сказать, Кадишман?

      – Господин комиссар, тут практически не за что уцепиться, – честно признался лейтенант.

      – А версия с мужем, – ехидно улыбнулся комиссар, – не исключено, что именно он заинтересован в этих загробных фокусах, может, он клад какой нашел в могиле и скрывает это?

      – Эту версию я проработал с особой тщательностью, – в голосе Кадишмана звучали обиженные нотки.

      – Проработал? – комиссар недоверчиво хрюкнул в кулак, – приятная неожиданность, лейтенант. И что же вы раскрыли, позвольте вас спросить – нашел клад, подозреваемый или решил поводить вас за нос?

      – Последние три дня Гавриэля Шварца расписаны у меня по минутам. На кладбище он был, но о дедушке ранее не имел никакого понятия: супруги женаты четыре года, а дед умер, когда Елизавете исполнилось пятнадцать. Я выяснил также, что дед и внучка были очень дружны в свое время.

      – Немаловажная деталь, лейтенант, – сардонически отметил комиссар.

      Он недавно бросил курить, позволяя себе затяжку другую, как средство для эффективного подавления стресса. Сегодня он выкурил целую сигарету, что делал редко, когда буквально страдал от неповоротливости подчиненных и вредности своего нового зама – майора Петербургского.

      За последние три года от шефа ушло, кляня его, на чем свет стоит, пять замов. Но последний – с челюстью гангстера, прижился неожиданно для всех и даже заставил считаться с собой такую сильную в департаменте личность как Иуда Вольф. Новый заместитель буквально третировал своего непосредственного начальника, беспрестанно строча на него кляузы и держа его в постоянном напряге, что и называлось у него «Поставить шефа на место». Комиссар Вольф, увы, не смог вовремя распознать в этом жалком сморчке достойного сутягу и вынужден был расплачиваться теперь за свою непростительную оплошность. Вчера сутяга в очередной раз направил в министерство письмо, в котором оповещал руководство о «Неэтичном поведении шефа тель-авивской полиции». Комиссару доложили об этом гнусном доносе некоторые доброхоты, и он предвкушал крупный разнос со стороны язвительного министра.

      – Я также установил личность дедушки, – тем же обиженным тоном, – продолжал Кадишман, – и выяснил любопытные детали.

      – Браво, лейтенант, вы начинаете нравиться мне!..

      Кадишман наслышанный о табачных трансформациях шефа, проявляющихся в минуты спонтанного волнения, не знал, как принимать его дополнительную сигару: как признак служебного одобрения или напротив, презрительного осуждения. К сожалению, он так и не научился понимать свое недалекое начальство и поэтому в сорок с небольшим лет все еще оставался