Море. Валентин Костылев

и отряхивая с себя снег. – Вот уж истинно: пришел Федул – ветер подул! Не серчай, что поздно.

      – Буде, Федулище! Где пропадаешь? – усмехнулась Охима.

      – Седни день святого Федула, к тому и говорю. Не серчай. Об эту пору постоянно ветры дуют. Старики пророчат: к урожаю-де. Врут или правда – не ведаю.

      – Да ты садись. Полно болтать.

      – Постой, – отстранил он ее. – Не торопись. Дай Богу помолиться. Видать, понапрасну тебя крестили. Была ты язычница, ею и осталась.

      Помолившись, Андрей смиренно опустил голову.

      – Добрый вечер, сударыня!

      Охима встала со скамьи и низко поклонилась Андрею.

      Облобызались.

      – Ох, матушка моя, великие дела у нас творятся… – располагаясь за столом, произнес Андрей. – Любовь – любовью, а дело свое требует.

      – А ты нынче чего запоздал?

      – То-то и оно. Работа!.. Хоть ночуй на Пушечном. Большое государево дело!

      – Какое?

      Андрей наклонился к ней:

      – Молчи. Никому не говори. Государева тайна. – И совсем шепотом добавил: – Пушки для кораблей куем, новые, широкодульные…

      – Для кораблей?!

      – Чего же ты удивляешься? Нарву, чай, брали не ради того, чтоб в воду глядеть. Плавать надо. Слыхала, поди: топят наши корабли. Вон к твоему же хозяину, к Ивану Федорову, станки из Дании везли заморские, а немецкие либо литовские разбойники потопили их. Пушки нам надобны малые, но убоистые. Нынче у нас на дворе сам батюшка-государь Иван Васильевич был… Доброю похвалою нас пожаловал. Чего же ты сидишь? Аль нечем угостить, аль гость не люб тебе?

      Ой, юница-молодица,

      Подавай живой водицы!

      Охима с улыбкой засуетилась, слушая парня. Поставила кувшин с брагой да чашу с грибами солеными, другую – с капустой квашеной, чеснок накрошила, хлеба нарезала.

      – У нас с тобой истинно княжеский пир, – сказал Андрей, потирая от удовольствия руки, и зачастил вполголоса:

      Рябой кот блины пек,

      Косой заяц нанес яиц,

      Вывел детей – косых чертей…

      Охима обняла парня, крепко поцеловала, раскраснелась:

      – Ах ты мой бубень-бубенек! Все бы тебе прибаутошничать.

      К пиршеству приступили с молитвою. За стол сели чинно. Наливая третью чарку, Андрей, совсем повеселевший, играя глазами, тихо запел:

      Как по сеням, сеничкам,

      По частым переходичкам,

      Тут и ходила-гуляла

      Молодая боярыня,

      Приходила, пригуляла

      Ко кроваточке лисовою,

      Ко перинушке пуховою…

      На этот раз хмель быстро ударил в голову Андрею. Охима крепкую брагу сберегла для него. Свою чашу она только пригубила, поднимала так, для вида. Он это заметил, но ничего не сказал: пусть поступает, как знает, ему больше достанется. На Пушечном дворе ведь и в самом деле большой праздник – царь похвалил работу пушкарей-литцов; по гривне приказал выдать им. На душе весело. Пускай на воле мороз, зимняя погода! Пускай бесы воют в трубе да наметают сугробы