Каждый охотник (сборник). Сергей Малицкий

не опережало насыщение. Файка переводит взгляд с Соньки на Ксению, и не знает, кому подражать. Наконец выбирает Ксению и продолжает чинно тыкать вилкой в тарелку. Понятно, что остается последней.

      С криками – «морской закон» – дочери разбегаются, торопятся на вечернее купание, остается одна Ксюха. Она включает водонагреватель, моет посуду. Всю, кроме файкиной тарелки. Файкину тарелку всегда мою я. Так я поступаю и в этот раз. Файка блаженно разваливается на продавленном диване. Ксюха садится за стол, подпирает подбородок рукой, точно как Лидка.

      – Ты не спросил у мамы, куда она отправилась, – напоминает мне Ксюха.

      – Угу, – вытираю я руки.

      – Все еще не можешь простить, что она сделала аборт?

      – … сделала аборт?

      Я мог бы работать эхом. Оказывается, это несложно.

      – Пойдем, – Ксюха берет меня за руку и тянет за собой. Как маленького.

      – Вот, – она толкает дверь девичьей комнаты. – Смотри. Шесть кроватей. Моя, Ольгина, Жанны, Зинки, Галкина, Сонькина. Шесть, понимаешь?

      Выпрямляет перед моим лицом шесть пальцев – по три на каждой ладони. Поворачивается к другой стене.

      – Видишь? Шесть шкафчиков! Шесть! Пошли, пошли!

      Теперь мы в гостиной. Оказывается, что в трильяже шесть полок с книгами и тетрадями. И настольных ламп, простеньких, с кривыми кронштейнами, тоже шесть. Я оборачиваюсь. Файка стоит на пороге и сосет леденец на палочке. В самом деле, все всего по шесть.

      – Что ты молчишь? – спрашивает Ксюха.

      – Корабль плывет, – отвечаю я ей.

      – Не поняла, – морщится дочь.

      – Корабль плывет, – говорю я. – Может, уже и мотор заглох, и парус порвался, но он все еще плывет. Понимаешь? Берег еще далеко, но виден. Не нужно бросать якорь, чтобы начинать ремонт. Лучше его бросить там, поближе у берега. Может быть, он доплывет и так.

      Ксюха молчит. Только бледнеет, оттопыривает нижнюю губу и дует время от времени на собственное лицо. Потом медленно поднимается и уходит. Едва не сбивает Файку. Останавливается в дверях и произносит по складам:

      – Я так не хо-чу!

30

      Мы с Файкой устраиваемся в сарае. На коленях у нее котенок. Он, кажется, даже не умеет мурчать. Файка его учит. Я, к ее восторгу, развешиваю по стенам все десять циновок. Стелю на топчане принесенную из пристроя постель. Затягиваю окошко от комаров марлей. Зажигаю свечу. Кипячу на костре воду, завариваю чай. Достаю купленный в Городе пакетик цукатов. Файка в восторге. Она сидит на топчане, гладит котенка, тянет из эмалированной кружки чай, хрумкает сладости и довольно смотрит по сторонам:

      – Здесь очень хорошо. Давай навсегда переедем в сарай. Будем жить втроем.

      Я плету сумки. Завтра мне будет некогда.

      – Зимой в сарае будет холодно, – объясняю я Файке. – Зимой мы вернемся в дом.

      – Вернемся, – соглашается Файка.

      – А завтра я уплыву, – говорю я Файке. – Мне нужно в Город.