Подонок. Ульяна Павловна Соболева

столу, – меня накорми. Я ем.

      – Угу… я пойду принесу пиво.

      Ушла в дом и не возвращается. Пошел за ней. Отыскал где– то в коридоре, у окна. Стоит ревет. В сотовый тыкает пальцами тонкими. Когда Демьян подошел, вздрогнула, зажала телефон за спиной.

      – Я… сейчас приду.

      Внутри все скрутило узлом от вида ее слез, и захотелось двинуто Боде по морде за то, что не приехал.

      – Та ладно. У него сборы. Приедет скоро. Бывает, их задерживают. Идем, я тебе кое– что покажу.

      Никогда никого сюда не приводил. Это было его место еще с детства. На крыше у самого края. Когда жизнь казалась не просто дерьмом, а дерьмом в десятой степени, он уходил сюда и лежал, глядя в небо. Как будто всего мира больше не существовало.

      – Там темно, – боязливо сказала она и посмотрела на мальчишку, – и пауки.

      – Не волнуйся, они сами тебя боятся.

      – Ты первый.

      На сколько лет она его старше? На шесть? Но сейчас он чувствовал себя крутым и огромным, а ее маленькой и хрупкой.

      – Давай руку, Мишка.

      Брови девчонки удивленно поднялись вверх.

      – Что? Не нравится?

      – Меня отец так называл.

      Подал ей руку и помог влезть на чердак. Его царство. Старые гитары, ноты, какие– то рисунки, стихи и много альбомов, которые мачеха хотела вышвырнуть, едва переступила порог дома, но Демьян выхватил из ее рук мусорный мешок и пригрозил, что, если она еще раз тронет фотографии, в мусорке окажутся все ее вещи. Для наглядности отправил туда несколько ее бл*дских платьев. На этом попытки навести порядок на чердаке закончились.

      Михайлина наклонилась к гитаре и тронула ее пальцем.

      – Играешь?

      – Уже нет.

      – Почему?

      И глаза огромные в полумраке блестят. Как же одуренно от нее пахнет. Так пахнет, что ему невыносимо хочется принюхаться, зарыться лицом в ее волосы, в ее шею.

      – Вдохновения нет.

      Наклонилась и подняла его рисунок, потом смутилась.

      – Это…это я?

      – Похожа?

      На альбомном листе простым карандашом набросок девушки с собакой. Она сидит на корточках и гладит пса.

      – Да… я тогда в первый раз к вам пришла.

      И все. И пи*дец в его жизни тут же начался. Пришла, чтоб разодрать ему сердце напополам. Пришла, чтоб брата ненавидел, себя, ее и всех вокруг.

      – Челси… как жалко.

      Гладит пальцем рисунок, собачью морду. Вот– вот заплачет. Он руки в кулаки сдавил и молчит. Сука– мачеха. Никогда не простит ей этого. Специально ворота открыла и дала Челси сбежать со двора. А потом…потом только тело, сбитое машиной, нашли.

      – Можно я себе возьму?

      Кивнул, а сам взгляд отвести не может с овала ее лица, с изгиба шеи, с длинных ног. А она вдруг альбом с фотографиями схватила и открыла первую страницу.

      – Ой, а это ты? Совсем мааленький? А это кто? Красивая такая… Это мама ваша?

      Отобрал альбом и зашвырнул на старый стол.

      – Я тебя не в моих архивах копаться притащил. Идем.

      Схватил за руку и насильно вытянул на крышу.

      – Ооох