Пространство свободы. Литературный дневник. Татьяна Юрьевна Ирмияева

ни погоста,

      Не хочу выбирать.

      На Васильевский остров

      Я приду умирать.

«Стансы», 1962 г.

      Бродский сразу заявил о себе как поэт консервативный по отношению к поэтической форме. Его поиски новых выразительных средств шли больше в области освобождения фразы, а не формального эксперимента. Фраза, синтаксически правильная, интонационно выверенная, перетекает из строки в строку, вьется, нигде не теряя смысловой ясности, соразмерности и соподчиненности частей, демонстрируя долгое дыхание поэта, выказывая тайную и явную свободу, а лучше сказать – волю русского языка. У Бродского традиционность способна проникать в глубь явлений и восстанавливать иерархию, когда эмпирический опыт предшествует рождению общего понятия, а не наоборот:

      В деревне Бог живет не по углам,

      как думают насмешники, а всюду.

      Он освящает кровлю и посуду

      и честно делит двери пополам.

      В деревне он в избытке. В чугуне

      он варит по субботам чечевицу,

      приплясывает сонно на огне,

      подмигивает мне как очевидцу.

      Он изгороди ставит. Выдает

      девицу за лесничего. И в шутку

      устраивает вечный недолет

      объездчику, стреляющему в утку.

      Возможность же все это наблюдать,

      к осеннему прислушиваясь свисту,

      единственная, в общем, благодать,

      доступная в деревне атеисту.

1964 г.

      Новизна художественного мира Бродского заключается в том, что он открыл эстетику интеллектуального пространства. Не случайно, что в такие моменты поэт живет во времена античности. У Бродского нет заемных слов, штампов, но есть переклички – с Мандельштамом, Блоком, Заболоцким. Строфика, длина строк также не являлись для Бродского стесняющим воображение фактором: он расширяет их пространство до пределов, адекватных содержанию, когда мысль, не законченная в одной строфе. а только еще взявшая в ней длинный разбег, переходит в следующую:

      Он шел умирать. И не в уличный гул

      он, дверь отворивши руками, шагнул,

      но в глухонемые владения смерти.

      Он шел по пространству, лишенному тверди,

      он слышал, что время утратило звук.

      И образ Младенца с сияньем вокруг

      пушистого темени смертной тропою

      душа Симеона несла пред собою,

      как некий светильник, в ту черную тьму,

      в которой дотоле еще никому

      дорогу себе озарять не случалось.

      Светильник светил, и тропа расширялась

«Сретенье», 1972 г.

      Бродскому было свойственно ощущать себя странником по всемирной памяти. Расширение интеллектуального пространства и одновременно его доступности, чтобы все, кто приходит в этот мир, могли приобщиться к нему как единственно возможной форме