Гонец московский. Владислав Русанов

с которым и на войну ходил, и мед пивал за одним столом. Люди меняются. И очень часто не в лучшую сторону.

      Хотя…

      Полные губы сидящего у костра презрительно скривились. Он давно привык не доверять никому и никогда. Бить первым, если заподозрил предательство. И мало кто смог бы отразить его удар…

      Фыркнул конь, бродящий неподалеку.

      Человек поднял голову, огляделся.

      Никого.

      Показалось? Или нет?

      Может, филин пролетел? Или конь почуял волков?

      Прикоснувшись к рукоятке прямого длинного меча, человек повел плечами, поправил воротник черного чопкута[24]. Посильнее натянул на голову подшлемник-калбак.

      «Ну, где же этот Пантюха? Вроде бы не мальчишка – должен понимать, что уговор дороже денег. Или он в бирюльки играть со мной вздумал?»

      В это миг конь тихонько заржал, предупреждая об опасности.

      Человек у костра встрепенулся. Пальцы сомкнулись на черене меча.

      – Эге-гей! Ты здесь, что ли? – послышался настороженный голос.

      Пантюха. Десятник Пантелеймон. Кто ж еще?

      – Слышишь меня, нет? Слышишь?! – Голос из темноты запнулся. – Эй, Кара-Кончар[25]! Не молчи, ответь!

      – Что ты орешь, как корова недоенная? – сквозь зубы бросил сидящий у костра. – Всю округу созвать сюда хочешь?

      – А! Вот ты где! – Глухо стукнули о землю подошвы сапог. – Сейчас, подпругу отпущу… Тут есть где привязать?

      – Где хочешь, там и вяжи, – неприязненно отозвался сидящий.

      – Ты добрый, как я погляжу…

      После недолгой возни в темноте к костру вышел крепкий мужчина. Поискал глазами – на что бы присесть? Не нашел. Сел на корточки. Скривился, устраиваясь поудобнее:

      – Здоров будь, Кара-Кончар.

      – И тебе не хворать, Пантелеймон.

      – Я гляжу, ты совсем обтатарился.

      – Тебе какое дело?

      – Злой ты.

      – Какой есть. Ты зачем приехал? Поболтать?

      – Ну… – замялся Пантелеймон. – Ты же сам велел…

      – Правильно. Я велел. Потому что я тебе плачу́, Пантюха.

      Десятник сник, опустил плечи:

      – Все верно, Кара-Кончар… Тьфу! Ну и имечко ты себе подобрал.

      – Тебе какое дело?

      – Вот. Опять. А про тебя, замежду прочим, боярин Акинф вспоминал давеча…

      – Тьфу, жирная свинья! Ужо я б ему язык поганый отрезал!

      – Ему необязательно. – Пантелеймон сплюнул рядом с костром. – Сынка его, Семку, можешь прищучить. Очень даже запросто.

      – Да? – Человек в чопкуте оскалился. – Семку… – повторил он, будто пробуя замысел на вкус. – А ведь это даже лучше будет… Это, пожалуй, больнее по Акинфу ударит.

      – То-то и оно. Бери своих баатуров[26] и давай на закат.

      – Э! Погоди! Быстрый какой. Почему я бежать должен, будто плохого кумыса опился? С какой радости? Что мне нойон Ялвач скажет? Небось по головке не погладит…

      – А ты никак боишься нойона своего?! – делано всплеснул

24

Чопкут – плотный войлочный халат со стоячим воротником.

25

Кара-Кончар – черный меч (тюрк.).

26

Баатур – хорошо обученный воин в татаро-монгольском войске.