Перед солнцем в пятницу. Альбина Гумерова

обрадовался старик. – Куришь?

      – Угостишь – покурю.

      И они закурили.

      – Пойдем сядем, – позвал Виктора дед.

      Они сели на бревно, плечом к плечу.

      – Отец, а Ласточкин – это кто? – спросил Виктор.

      – Я – Ласточкин.

      – Да ну? В твою честь улицу назвали?

      – В мою.

      – А чего ты такого выдающегося сделал?

      Дед прокашлялся, выбросил окурок и прислонился к дереву.

      – Женился! На бляди. И жил с нею. Чем не подвиг?

      С участка соседей послышалось тоненькое, ласковое «Рыжик, Рыжик, кис-кис-кис!», и громко замяукал кот.

      – О… вспомни говно…

      – А зачем жил?

      – Как зачем? – изумился дед. – Помереть-то немудрено! Ты проживи поди!

      – Так одному ж можно, без блядей и сук.

      – Одному… Ебать сам себя, что ли, будешь?!

      Старик засмеялся, а за ним и Виктор тоже не удержался – уж больно хорош был дед: сердитый, да добрый какой-то, бесхитростный, словно дитя несмышленое. Они посидели еще какое-то время, то говорили о житье-бытье, то просто молчали, и было им хорошо вдвоем.

      – Слышь, Иван, мне дай ворота приварить.

      – Давай, отец, я лучше сам приду.

      Старик тяжело поднялся и, волоча ноги, пошел с участка прочь, будто обиделся, что ему сварочный аппарат не доверили, но прежде чем выйти за ворота, произнес:

      – Сам так сам. Давай я тебе суку свою пришлю. Она тебе дом приберет.

      Виктор хотел было отказаться, да вдруг неожиданно ляпнул:

      – А пусть приходит.

      И минут через десять пришла «его сука». При ней было ведро, куча тряпок и две пачки чайной соды.

      – Не сказал? Деду-то? Про сто тыщ?

      – Нет, я ж обещал…

      Она немного расслабилась телом, мягче будто стала.

      – А звать тебя как, сынок?

      – Иваном.

      Старушка тихонечко засмеялась.

      – Я тебя Витей звать буду. А что ты так смотришь? Сынка моего так звали.

      Она прошла на крыльцо, выложила тряпки и пачки с содой и отправилась к большому баку, подставила под кран ведро и пустила воду. Виктор поразился тому, как она все знает в этом доме, будто уже не в первый раз здесь прибирается.

      – Ты картошку-то садить будешь иль как?

      – А сын ваш, Виктор, он жив?

      – Тогда мы посадим. Вот тут, – показала она рукой на землю за сараем. – Земле плохо, если она не родит. Все равно что женщине. Земля рождать должна. Иначе тебя сожрет. А ты вон какой красавец, тебе жить да жить.

      Виктор махнул рукой – сажайте. Он взялся было доварить мангал, но ему почему-то хотелось смотреть, как эта женщина будет мыть его дом, но она повернула кран и отослала новоиспеченного Ивана к себе:

      – Вить, уважь старика. Иди выпей с ним. Я и стол накрыла уже. А я пока тебе тут все намою.

      – А где остальные двадцать шесть домов?

      – А и не было их.

      – А ваш какой?

      – Наш первый. Ласточкина, один.

      – А этот почему двадцать седьмой-то тогда?!

      – А все потому же. Сынок мой.

      – Витя?

      – Другого