Перед солнцем в пятницу. Альбина Гумерова

своих детей. А дети мать любят всегда. Какой бы она ни была.

      Бабу потрогала внуку лоб.

      – Ну… температуры нет. Завтра в поликлинику сходим, справку возьмем, и в садик…

      Раз бабу со Степой шли из магазина, увидели котенка рыжего, облитого чем-то вроде машинного масла и пытающегося вылизаться.

      – Смотри, бабу, котенок гадкий какой. А бывают кошачьи Мойдодыры?

      И бабушка, решив, что бедняга, вылизываясь, отравится, и уверившись, что пройти мимо, тем более в преддверии деда покойного годовщины, – грех, раскрыла зонт, посадила в него несчастного котенка и несла так до самого дома. А Степа радостно наворачивал круги вокруг бабу с зонтом, который ей неудобно было нести, и норовил положить в их импровизированную корзину всю живность, что попадалась им на пути.

      Дома бабу усадила котенка в таз с водой, надела хозяйственные перчатки и принялась намыливать несчастного, гадая, где же умудрился он так вымазаться. После она отпоила его молочным супом, к которому утром Степан и не притронулся, и с сожалением обнаружила, что котенок все еще дурно пахнет. Радовался лишь Степа, говоря, что котик пахнет как настоящая машинка.

      Кота окрестили Кузьмой. Бабу считала, что ежегодно на свою годовщину дед покойный посылал ей какие-то подарки или хотя бы знаки: однажды возле их дачи волшебным образом оказалась небольшая кучка отменного навоза, которым бабу незамедлительно удобрила огурцы, и пошли они расти как бешеные. Вероятно, вез кто-то и немного обронил, но бабу уверилась – это дед покойный шлет привет с того света. Или же когда бабу вскапывала землю, из нее вылез крот, совершенно не испугался, осмотрелся деловито и ушел обратно в землю. Сдачу в магазине дали больше, чем следовало. Но самым ярким и важным посланием был, конечно же, Степан, который родился за месяц до дедовой годовщины. А кот Кузя был на втором месте после Степана.

      На ночь Кузю, чтобы не шастал он по квартире, запирали у бабушки в комнате, он спал у ней в ногах либо, если дверца оставалась приоткрытой, пробирался в шкаф и устраивался на вещах. Но однажды приоткрытой осталась дверь в комнату – Степе приснился страшный сон, и ночью он прибежал к бабушке. Она взяла его под одеяло, прижалась к нему и долго дышала в макушку, а Кузя в это время улизнул и вволю наигрался мотком пряжи, наточил когти о шерстяное персиковое полотно, которое мать Степы после многих вечеров мучений, разобравшись наконец, как машинка работает, наткала…

      Наутро все проснулись от нечеловеческого вопля: мать была в бешенстве и чуть не придушила Кузьму. Остановил ее, как ни странно, отец, который к Кузе никак не относился, а был к нему снисходительно равнодушен. После этого мать стала давать Степе молоко с медом на ночь – вычитала в журнале «Здоровье» о пользе его для сна у детей. Но молока Степа не любил и выливал его в цветочный горшок, который вскоре переполнился и потек. Хорошо, что бабушка, а не мать заметила и убрала, а после строго спросила у Степы: ты кефир любишь? Он, смекнув в чем дело, кивнул.

      А Кузя… Его, бедного, приученного к людям, ласке и теплу, отнесли «туда, где взяли», потому что мать, сокрушаясь над своим первым вязаным изделием, над пряжей, которая