Русалка. Андрей Хорошавин

руслу уже потянуло туманом, когда Холмогоров с Игнатьевым, освещая себе дорогу факелами, начали спускаться к реке. Стемнело окончательно. В небе белела полная луна. Ветер стих, оставив в покое стебли камыша, густой стеной укрывавшие берега. Впереди показалась небольшая заводь. От берега в воду на четыре сажени уходили деревянные мостки.

      – Вот тута бабы наши и купаются, – Игнатьев, шаркая лаптями, взошёл на мостки, остановился у края и высоко поднял факел. – Река тута делает поворот. С дороги не видать.

      Холмогоров осмотрелся. Заводь саженей шесть в ширину. Берег песчаный. На песке повсюду отпечатки босых стоп. Дальше, насколько в свете факела видел глаз, берег был покрыт камышом. С минуту подумав, он медленно двинулся по течению вдоль стены камыша. Игнатьев шёл чуть сзади, освещая дорогу. Так прошли около тридцати шагов, пока Холмогоров не заметил лёгкую примятость травы.

      – Смотрите, Егор Игнатьевич, – Холмогоров поднял факел. – Тут кто-то несколько раз спускался с дороги к камышу.

      Игнатов подошёл ближе, присмотрелся.

      В стене камыша обозначился небольшой проход. Сухие стебли смяты и повалены в сторону реки. Пошли по проходу, пока не оказались по щиколотку в воде. Здесь проход делался шире, сворачивал влево и вёл обратно, к месту купания ухватовских баб, находясь в самой гуще камышовых стеблей. Примерно шагов за пять до мостков проход оканчивался засидкой. Здесь камыш был сильно примят. Холмогоров поднял факел повыше:

      – Кто-то отсюда наблюдал за женщинами.

      Игнатов опустил факел. Долго всматривался и ощупывал, что-то ногой в воде. За тем присел и выдернул короткую, сплетённую из прутьев ивы гать.

      – Вона чё.

      – Что это? – Холмогоров протянул руку к предмету.

      – Гать. По болотам ходить, приспособа значить. Тута песок да ил. Долго стоять – ноги засосёть. Вот гать и покладена.

      Игнатов поднёс факел ближе:

      – Ваше благородие, а я ить знаю, чья это гать-то.

      – Ну, чья же? – Холмогоров замер в ожидании.

      – Ети гати у нас Федька Теребун вяжет, из ивы. – Игнатов усмехнулся. – Но ён безобидный.

      – Теребун – это фамилия? – Холмогоров с удивлением смотрел на ухмыляющегося Игнатова.

      – Не-е. Эт яго так кличут. Ён свою ялду теребить, як каку бабу завидит.

      – Не понял? – Холмогоров сдвинул брови.

      – Ну, эта, мужика припрёть, так ён, значить, к бабе, а етот, Теребун значить, ялду потеребить и всё.

      Игнатов бросил гать обратно в воду.

      – Эт не ён Катерину-то.

      – Почему вы в этом так уверены?

      – У прошлом годе напоили молодые парни самогоном цыганку в смерть. И решили поглумиться, значит. Стянули с ея одёжу и привели Теребуна. Вот те, мол, баба – владей. Сами вон из сарая, да в щель глядять, шо будет. А тот, нет, что б на бабу-то…, ён ей промеж ног носом уткнулся, и ну ялду теребить. Так шо ему бабы только для обзору. Для затравки, значить.

      – Тьфу, ты! – Холмогоров сплюнул под ноги. – Но завтра покажете, где этот Теребун ваш живёт. Поговорить всё равно нужно. Вдруг видел