Город Последний. Савелий Лукошкин

над бумагой, я быстро пишу:

      «Я здесь живу. Я приехал в Город, чтобы рассказать о нём другим людям. Что есть в Городе красивого и интересного, где стоило бы побывать. Это моя работа. А ты кто?»

      С азартом я проталкиваю листок обратно. Мгновение – и я уже слышу скрип пера по ту сторону двери.

      «Меня зовут Мик, или Маленький Мик. Я читал, там всё неправда».

      На это сложно ответить, я инстинктивно чувствую, что Маленький Мик не любит вранья.

      Подумав, я пишу:

      «Приходится привирать, ничего не поделаешь. Иначе мне бы не платили денег. Но правду я тоже пишу. Ты видел старое дерево? Я писал про него».

      Лист мгновенно исчезает под дверью. Шорох ручки.

      «Да! Очень красивый, самое красивое, что есть в Городе. Ты писал про него?».

      «Да. Листы в машинке, если интересно».

      «Подожди».

      Я не слышу – скорее угадываю по легчайшим движениям воздуха и по колебаниям теней, как он встаёт и идёт к столу. Шелест бумаги.

      Он возвращается и садится под дверь. Опять ничего не слышно, но как-то я угадываю его движения там, за дверью.

      «Про дерево ты здорово написал, это правда. Напиши ещё про пустырь, и пляж, и острова. Это тоже будет правда».

      Я улыбаюсь. Взять что ли и написать про пустырь? Так мол и так, одна из главных достопримечательностей Города и центр туристической инфраструктуры…

      «Про пляж и острова напишу. Про пустырь обещать не могу. Это не понравится пароходной компании».

      В ответ он прислал серию картинок: на первой был изображён маленький человек, стоящий прямо и держащий в руках что-то вроде метёлки, на второй – он же, но почему-то с сильно укоротившейся шеей, на третьей – снова с нормальной шеей.

      «Это что?» – осторожно спрашиваю я.

      «Это я пожимаю плечами», – приходит ответ.

      Мне кажется, что он уйдёт, что он уже уходит, что ему надоело и стало скучно – и я в отчаянии бросаюсь в последний рывок, выпрыгиваю из чащи как неудачливый охотник и бегу к ловушке, из которой он уже выбирается.

      «А мы можем просто поговорить?» – пишу я.

      Лист замирает под дверью, потом исчезает. Я отчаянно вслушиваюсь в тишину, ища скрип пера, подрагивание листа, шорох бумаги – что угодно, только не голос, поэтому он оглушает меня, как гром среди ясного неба.

      – Может быть, потом, – уклончиво говорит Маленький Мик. – Я зайду завтра утром.

      Я слышу лёгкий шелест ткани. Он уже исчез.

      За дверью шуршит морось, капает из крана вода, чуть поскрипывают подо мной, будто дыша, старые доски пола. Тишина.

      С трудом поднявшись на затёкших ногах, я открываю дверь на кухню. Кофе как не бывало, и это кажется мне хорошим предзнаменованием. Значит, он скорее всего вернется. Иначе не стал бы ничего брать.

      Поймал я его или нет? Приручил ли? Мне самому неприятно думать обо всем этом в таких словах, но отчего-то лезут на ум охотничьи мысли.

      Чтобы отвлечься, я ставлю кофе и начинаю писать про пустырь.

      Овеваемый ветрами,

      Что колышут стебли листьев,

      Что