Собрание сочинений. Том 3. Крылья ужаса. Мир и хохот. Рассказы. Юрий Мамлеев

его довел? Что с ним? Где я?

      Он то бормотал, то переходил на язык мысли.

      – Но я чувствую, что это глубоко меня касается. Даже моей судьбы…

      Мне страшно… Может быть, он и не брат мне вовсе… Нет, нет, он был человеком в чем-то даже обыкновенным, веселым к тому же порой… Как он любил веселиться!!!

      К нему подсел какой-то хмурый человек с отрешенным лицом.

      Чувствовалось, что ему ни до чего не было дела. Он молчал.

      «У многих уходят близкие. Ну, горе и горе, – думал Андрей. – Но здесь что-то чрезвычайное, непонятная утрата, но – да, да, да – это касается моей личной судьбы… Мы были так близки где-то… Со мной что-то произойдет. Вот в чем дело. Потому надо мне докопаться – в чем дело тут, что случилось, наконец!.. Ведь никто не может даже не только понять, но и просто сказать, по факту, что на самом деле случилось. Что произошло?»

      Последние слова опять вырвались у него вслух, с визгом, но сидевший напротив даже не пошевелил бровями.

      «Надо действовать», – подумал Андрей и заказал еще порцию водки.

      Выпил и, посмотрев в лицо угрюмо молчавшему единственному соседу по столику, вдруг закричал в это неподвижное лицо:

      – Стасик был моим старшим братом, он как отец… И Аллу он любил… Но предал, бросил и меня и ее. Этого не может быть… Значит, Стасик был не Стасик, а кто-то другой! Что ты молчишь, морда?!!

      Сосед в ответ только кивнул головой. Андрей глянул молниеносно и вдруг заметил в нем совсем иное: беспокойно бегающие, безумные, желающие до предела уменьшиться глазки.

      Андрей взвыл, плюнул ему в блюдо, поцеловал в лоб и выбежал из бара, бросив на стол деньги.

      Он слышал рев соседа:

      – Мой друг… мой друг! Но потом и вой исчез.

      На улице ему хотелось только одного: разрушать и разрушать. Еле сдерживался с помощью житейских атавизмов в мозгу.

      Казалось, вся Москва хохотала над ним. Никогда еще великий город не казался ему таким чужим.

      «Все не то, дома, люди, какие наглые постройки, – мелькало в уме. – Тупая реклама».

      Он не мог войти в обычное состояние, то быстро шел, то слегка бежал – то какими-то темно-жуткими проулками без единой души, то местами, где потоки света сжигали мысли, где бродили, как в полусне, люди.

      – Все было так ясно: учеба, поэзия, философия – и все обрушилось, все затрещало… Все оказалось бредом, а реальность – проваливающийся в бездну брат, его издевательская записка и хохочущая Москва. И ни веры, ни царя, ни Отечества.

      «Надо все-таки кому-нибудь дать в морду», – пьяно-трезво подумал Андрей.

      Он оказался на пустынной части какого-то бульвара. Мрак разрезался только судорогами огней вовне.

      На скамейке Андрей заметил парня. Подлетел и тут же двинул ему в зубы.

      К его полупьяному изумлению, парень заплакал, и не думая сопротивляться.

      – Ах, плакать! – взбесился Андрей – Сосунок! У мамки или сестры под юбкой плачь! А не при мне! Получай!

      И начал колошматить парня, но все-таки слегка, не по лицу уже.

      – Я брата потерял, черт тебя дери, сосунок! – приговаривал, колошматя,