Бумажный театр. Непроза. Людмила Улицкая

колбаской! – подхватывает Вера.

      – К чёрту! К чёрту всё! – Люба сгребает со стола стаканы, пустые бутылки, обрывки газет, остатки еды. Куча растет. В нее летят картинки со стен, старые тетради, фарфоровые статуэтки собаки и петуха. Даже фотография матери, висящая в рамке на стене, летит в кучу.

      – И занавески! – кричит Люба. – Занавески эти дурацкие!

      Рванула занавески с окон. Они не поддались сразу, отлетели вместе с карнизом.

      – И обои! – подхватила Вера и схватила за слегка отошедшую от стены полосу. Полоса съехала вниз.

      И всё, что оказалось под силу, было сброшено, сдернуто, сломано, опрокинуто.

      – Бритва! – закричала Вера. – Где бритва?

      И бросилась на поиски.

      Через мгновенье она принесла откуда-то помазок, бритву, стакан с водой и сбрила брови. Тоненькая кровавая полоска пролегла через бровь.

      – И я! И я! – визжала Люба от нетерпения.

      Сбрила. Зализала Вере кровь на порезанной брови.

      И запрыгали на куче хлама, как два бесенка, крича:

      – К черту! К черту! Новая жизнь!

      Хрустят черепки битых чашек и рюмок.

      …Девочки – перед Сержем. Их разделяет небольшой столик. На столике коробка грима, круглое зеркальце на подставке. Бровей у девочек нет, краски тоже. Несколько листов бумаги, на которых тушью нарисованы женские лица. Серж ищет грим.

      – Ну хорошо, – произносит Серж, – рисуем брови.

      Он хмыкает, напевает, кладет тени, перекрывает. Когда доходит до губ, говорит:

      – Посмотри-ка у Бёрдслея. Я уверен, что это его открытие – более темная верхняя губа и опущенный вниз уголок рта, впечатление надменности и очень холодной чувственности…

      Люба заглядывает в зеркало – на неё смотрит странное лицо. Грим лежит только на одной его половине. То же и у Веры.

      – Это надо зафиксировать, – говорит Серж и устанавливает свет. Он доволен и разговорчив. – У вас очень хорошие веки, без единой складочки, плотно прилегают к глазному яблоку, а само глазное яблоко очень выпуклое. Чтобы это подчеркнуть, вы кладете тень на веко довольно высоко, а потом проводите темно-серым или даже черным резкую границу, а выше кроете белым. То есть не чисто белым, светлым. Это очень грубый театральный грим, я закажу; мне привезут хороший. А сейчас это будет наша маленькая игра.

      Он что-то подправил в лицах и, достав камеру, сделал несколько снимков.

      – Ну хорошо, – говорит Серж, – на сегодня мы с этим закончим. А вам дам вот такую работу. Надо чулан разобрать, я туда лет пять не заглядывал. Возьмите стремянку в коридоре и всё оттуда вытащите, потом меня позовете. Когда пол там вымоете, назад всё складывать вместе будем. Чтоб я знал, где что стоит. Понятно?

      – Понятно, – кивнули девочки.

      – Вы голодные? В холодильнике сыр, колбаса, масло…

      Зашумела вода, хлопнула дверца холодильника, Вера вошла в комнату с бутербродами. Целую кучу кривых толстых бутербродов настрогала. Серж смотрит из глубины комнаты насмешливо.

      – Детка, забери свои бутерброды, я сам сделаю…

      И вот они уже сидят за столом. Девочки скованны. Серж разглагольствует:

      – Вы