Последний, кто знал змеиную молвь. Андрус Кивиряхк

гиблое дело. Чужое никому не приносит ни счастья, ни удачи. Наших наголову разбили, а их жены, в том числе и обе твои бабки, вырастили детей и померли затем от тоски.

      – Нашего отца, понятное дело, не убили, – уточнила мама. – К нему и приблизиться никто не рискнул, у него же зубы ядовитые.

      – Как это – ядовитые зубы?

      – Как у гадюки, – пояснил дядя Вотеле. – У наших прародителей у всех были ядовитые зубы, но со временем люди позабыли змеиную молвь, и ядовитые клыки повыпадали. В последнюю сотню лет они встречаются очень редко, я так даже не знаю никого, у кого б они были, но у нашего деда ядовитые зубы были, и он беспощадно уязвлял своих врагов. Железные люди боялись его страшно, стоило ему ощериться, как они разбегались в разные стороны.

      – А как же они его поймали?

      – Да приволокли камнеметательную машину, – вздохнула мама, – и стали метать в него камни, пока не сбили. Тогда железные люди, вопя от радости, связали его и, отрубив ноги, бросили в море.

      – Железные люди ненавидели твоего деда и боялись его ужасно, – сказал дядя. – Он и вправду был нрава дикого, и в его жилах кипела горячая кровь наших предков. Если б все мы оставались такими же, железным людям нипочем бы не свить себе гнездо на нашей земле – да им бы глотки перегрызли, обглодали до самых костей! Но люди и народы, увы, вырождаются. Выпадают зубы, забывается язык, – и в конце концов остается только смиренно горбатиться в поле и жать серпом злаки.

      Дядя Вотеле сплюнул и уставился перед собой в пол с таким жутким лицом, что я подумал: дикая кровь крутого деда все еще течет в жилах его сына.

      – Отец, уже в воде, кричал так страшно, что железные люди удрали в свой замок и позакрывали все ставни, – завершила мама эту печальную историю. – С тех пор, почитай, лет тридцать прошло.

      – Из-за одного только этого тебе надо выучиться заветным змеиным заклятьям, – сказал дядя. – В память о твоем отважном деде. Клыки мне тебе не вживить, но языком шевелить научу. Выплюнь-ка что ты там жуешь и начнем с самого начала.

      – Дай ему хоть передохнуть! – взмолилась мама.

      – Ничего, – сказал я, изо всех сил стараясь не подать виду. – Язык у меня не так уж и болит. Я вполне могу учиться.

      *

      Утверждать, будто зубрежка змеиных заклятий тут же заслонила все мечты о веретене, о граблях и лопате для хлебов, было бы неправдой. Временами я думал о чудесах, виденных в доме деревенского старосты Йоханнеса и его дочки Магдалены, даже попытался тайком смастерить лопату для хлебов; о том, чтобы соорудить веретено, я не помышлял, оно казалось мне предметом из потустороннего мира, изготовить который своими руками обычному человеку не дано. Да и хлебная лопата получилась у меня не очень-то – какая-то кривая-косая, занозистая. Делать с ней было нечего, принести ее домой я не решился, и она так и осталась валяться в зарослях.

      Встречаясь с Пяртелем, мы, естественно, вспоминали свой поход в деревню и рассуждали, не наведаться ли нам еще разок в тот удивительный дом. Хотя деревенский староста Йоханнес и приглашал