Кыш и Двапортфеля (сборник). Юз Алешковский

в банках ярко-оранжевых и чёрных меченосцев и рыбок, похожих на зебр.

      А в свободных местах я рисовал голубей, коричневых кошек с голубыми глазами и разных собак. И получилось, что на этой картине не осталось ни одного свободного места. На ней была толпа, как на Птичьем рынке. Только внизу белела полоска, и я поместил на ней во всю ширину сине-серебристую рыбу саблю.

      Пока я рисовал, мне не скучно было сидеть на привязи, а вот когда кончил, то почувствовал скуку и прилёг на диванчике. Ведь Кыш на привязи чаще всего лежал. Наверно, лёжа не так противно умирать от скуки.

      Я прилёг, задремал, вспомнив, как мы с Кышем вышли утром на улицу и смотрели на первый снег. Глаза у меня стали слипаться, потом совсем слиплись, и я незаметно уснул.

      Мне приснилось, что я сижу за столом в кабинете завуча, а он стоит передо мной, держа за ошейник огромного дога. И я говорю завучу:

      «Не надо приводить в школу таких больших собак. Они не поместятся под партой. Приводить можно только маленьких собак, и кошек, и ежей, и черепах, и хомяков. Но только в первый и последний раз».

      «Я больше не буду», – сказал мне завуч.

      И я спросил у него:

      «Ведь правда, я совсем не страшный, а ты меня боялся? Ты меня не бойся!..»

      И во сне мне вдруг стало так жутко, что я сказал завучу «ты», что я вмиг проснулся.

      42

      В квартире было тихо, как будто Кыш тоже заснул где-то рядом.

      – Кыш! Ко мне! – позвал я, зевнув, но он не откликнулся, и его коготки часто и весело не зацокали по паркету. – Ты где спрятался? Ах ты, хитрец! Ну-ка, выходи! Кыш!

      Я снял ошейник, заглянул под диван в большой комнате, на балкон, в ванную, но нигде не находил своего щенка.

      Сердце у меня сжалось от предчувствия чего-то страшного, когда я толкнул входную дверь и понял, что она была открыта.

      – Кыш! – крикнул я, выбежав на лестницу. – Кыш!

      У меня в ушах звенело от собственного голоса.

      – Что за сумасшедшие вопли? Ты что, один живёшь в доме? – напустился на меня кто-то.

      Но я взлетел на самый верх, к двери чердака, повторяя про себя: «Не может быть!.. Не может этого быть! Не может! Не может!»

      Вниз я слетел ещё быстрей и спросил у лифтёрши тёти Клани:

      – Вы не видели? Он не выбегал мимо вас на улицу? Мой щенок Кыш? Вы не видели?

      Тётя Кланя проворчала, что не приставлена сторожить щенков.

      Я обшарил весь двор, обошёл сверху донизу все подъезды, заглянул в котельную и на помойку и всё время громко звал:

      – Кыш! Кыш! Кыш!

      Потом я обошёл все до одной квартиры в нашем подъезде, хотя некоторые жильцы, видя меня, ругали за беспокойство, а некоторые, не отвечая, захлопывали двери перед самым моим носом.

      И на каждом этаже я орал до хрипоты:

      – Кыш! Кыш! Кыш! – в надежде, что он забрался в чужую квартиру, испугался, спрятался и, услышав мой голос, залает от радости. – Кыш! Кыш! Кыш!

      Из всех соседей меня пожалела Кроткина и защитник дедушка Зайончковский.

      Я даже позвонил в квартиру Рудика. Сразу неистово залаяла Гера, но дверь никто не открыл.

      Я