Лошади в океане (стихотворения). Борис Слуцкий

Польши до Волги дорогой огня

      Я прошел. И от Волги до Польши.

      И я верил, что Сталин похож на меня,

      Только лучше, умнее и больше.

      Комиссаром тогда меня звали.

      Попом

      Не тогда меня звали,

      А звали потом.

      Немка

      Ложка, кружка и одеяло.

      Только это в открытке стояло.

       – Не хочу. На вокзал не пойду

      с одеялом, ложкой и кружкой.

      Эти вещи вещают беду

      и грозят большой заварушкой.

      Наведу им тень на плетень.

      Не пойду.– Так сказала в тот день

      в октябре сорок первого года

      дочь какого-то шваба иль гота,

      в просторечии немка; она

      подлежала тогда выселенью.

      Все немецкое населенье

      выселялось. Что делать, война.

      Поначалу все же собрав

      одеяло, ложку и кружку,

      оросив слезами подушку,

      все возможности перебрав:

      – Не пойду! (с немецким упрямством)

      Пусть меня волокут тягачом!

      Никуда! Никогда! Нипочем!

      Между тем, надежно упрятан

      в клубы дыма,

                                Казанский вокзал

      как насос высасывал лишних

      из Москвы и окраин ближних,

      потому что кто-то сказал,

      потому что кто-то велел.

      Это все исполнялось прытко.

      И у каждого немца белел

      желтоватый квадрат открытки.

      А в открытке три слова стояло:

      ложка, кружка и одеяло.

      Но, застлав одеялом кровать,

      ложку с кружкой упрятав в буфете,

      порешила не открывать

      никому ни за что на свете

      немка, смелая баба была.

      Что ж вы думаете? Не открыла,

      не ходила, не говорила,

      не шумела, свету не жгла,

      не храпела, печь не топила.

      Люди думали – умерла.

       – В этом городе я родилась,

      в этом городе я и подохну:

      стихну, онемею, оглохну,

      не найдет меня местная власть.

      Как с подножки, спрыгнув с судьбы,

      зиму всю перезимовала,

      летом собирала грибы,

      барахло на толчке продавала

      и углы в квартире сдавала.

      Между прочим, и мне.

      Дабы

      в этой были не усумнились,

      за портретом мужским хранились

      документы. Меж них желтел

      той открытки прямоугольник.

      Я его в pукax повертел:

      об угонах и о погонях

      ничего. Три слова стояло:

      ложка, кружка и одеяло.

      Казахи под Можайском

      С непривычки трудно на фронте,

      А казаху трудно вдвойне:

      С непривычки ко взводу, к роте,

      К танку, к пушке, ко всей войне.

      Шли машины, теснились моторы,

      А казахи знали просторы,

      И отары, и тишь, и степь.

      А война полыхала домной,

      Грохотала, как цех огромный,

      Била, как железная цепь.

      Но врожденное чувство чести

      Удержало казахов