Проект «О». Филипп Горбунов

«Переучёт»… «Последствия коронавируса», – предположил профессор.

      В Первопрестольной Кукушкин не был пять лет. Теперь он не узнавал столицы. Москва раздобревшей купчихой угрюмо куталась в сизое облако едкого дыма, как в шарф, зло оплёвывая приезжих снежной кашей из-под миллиона колёс. Эта стрекочущая, орущая, сияющая сотнями огней, бесконечная ярмарка чиновничьего тщеславия в интерьерах потёмкинских деревень, с обратной стороны которых лишь непонятный страх, мрак да уныние; вся эта дикая круговерть лубочной свистопляски по команде; весь дутый пафос тонн отсыревшей штукатурки на рыле сытого официоза; всё «доброе-вечное», плетьми директив загнанное в суровые рамки дозволенности; всё, что до боли напоминает выкрутасы изнасилованного паяца с зашитым ртом, пляшущего по указке под неслышный аккомпанемент, – это то, чем стала Москва. Теперь это столица неприкаянности, юдоль затравленности. Город потухших глаз и ампутированных душ…

      В номер Кукушкин вернулся подавленным и задумчивым. Он устало снял пальто, подошёл к окну. Через улицу был дом с аптекой, налево – заснеженная стройплощадка с уснувшим гигантом-краном, направо – тот самый бурлящий проспект. Вдали над зданием МГУ мрачно шлялись без дела клочки тёмно-лиловых туч, похожих на чьи-то внутренности. Своей небрежною рукой вечер сгрёб карамель жёлто-зелёных огней в кулак. Надвигалась ночь. Было тягостно и одиноко.

      Кукушкин зашторил окно, сел на кровать и включил плазму. Ток-шоу, сериалы, мельтешня и глупость. Устал. Выключил. Разделся. Лёг на кровать, зажёг ночник, зашуршал недочитанными «Ленинскими известиями» и уснул, выронив газету на пол. И привиделось ему, будто носится он над бушующим морем, пытаясь поймать сачком своего орла из вод морских. Злится, матерится, а толку ноль… Вот такой глупый сон.

      Утром, позавтракав, Валерий Степанович, не теряя времени, сразу же отправился в фонд. Благо находился он в десяти минутах ходьбы от гостиницы и открывался в одиннадцать.

      Благотворительный фонд Святителя Михаила, более известный в народе как Фонд Простантина Дорофеева, располагался в центре столицы, в тихом переулке, ещё не затронутом точечной застройкой. Само здание находилось за высокой бетонной стеной, увешанной гроздьями видеокамер. Ни табличек, ни каких-либо указателей снаружи не было. Глубочайшая секретность, больше подходящая режимному объекту или оборонному заводу, но никак не благотворительной организации. Настоящая крепость. «Странно, – подумал профессор. Адрес вроде верный – элитный, прости господи, секс-шоп через дорогу… Вон он… Значит, всё верно». Подойдя к гладкой, как лист, стальной калитке, врезанной в стену, доктор немного растерялся – никаких звонков или даже ручки. Только острый глаз домофона буравил серое утро. Доктор его не заметил. Внезапно сквозь бетон прорезался чей-то голос.

      – К кому идём?

      Кукушкин вздрогнул и завертел головой, ища источник звука.

      – Прямо