Жизнь после жизни. Кейт Аткинсон

пациенток.

      – Это означает: «Стань таким, каков есть», – разъяснил он, избавляясь от последних крошек табака. (Бытие прежде небытия, предположила Урсула.) – Ницше взял это из Пиндара: γένοι, οἷος ἐσσὶ µαθών. Ты владеешь греческим? – Мыслями он уже был где-то далеко. – «Стань собой, но прежде узнай, каков ты есть».

      Урсуле послышалось «из Пиннера» – туда уехала жить старая нянюшка Хью, которая поселилась у своей сестры над какой-то лавкой в старинном доме на главной улице. Как-то в воскресенье Хью посадил Урсулу и Тедди в свой сверкающий «бентли» и повез к ней в гости. Нянюшка Миллс нагнала на них страху (а вот Хью, похоже, совсем ее не боялся), испытывала Урсулу на знание хороших манер и проверяла, чистые ли у Тедди уши. Сестра ее оказалась более приветливой: она потчевала их сладким чаем из цветков бузины и молочными лепешками с ежевичным вареньем.

      – Что Изобел? – Рот нянюшки Миллс сморщился, как чернослив.

      – Иззи есть Иззи, – ответил Хью.

      Если проговорить это быстро, несколько раз подряд, как и сделал потом Тедди, выходило пчелиное жужжанье. Очевидно, Иззи давным-давно стала собой.

      Вряд ли Ницше что-то позаимствовал из Пиннера, в особенности свои убеждения.

      – Хорошо погостила у Иззи? – спросил Хью, встречая Урсулу на станции.

      Вид отца в серой фетровой шляпе и длинном темно-синем габардиновом пальто внушал спокойную уверенность. Оглядывая Урсулу с головы до пят, он будто искал признаки видимых перемен. Урсула сочла за лучшее не упоминать, что ее отправили на метро одну. Приключение было не из приятных, все равно что скитания в ночном лесу, но она, как храбрая сказочная героиня, выстояла и теперь лишь пожала плечами:

      – Пообедали «У Симпсона».

      – Хм, – только и сказал Хью, будто пытаясь найти в этом тайный смысл.

      – Слушали, как негритянка поет.

      – «У Симпсона»? – изумился Хью.

      – У Иззи дома пластинку поставили.

      – Хм.

      Отец придержал дверцу «бентли», и Урсула забралась на дивное кожаное сиденье, внушавшее такую же уверенность, как и сам Хью.

      Сильви считала стоимость этого автомобиля «разорительной». Он и вправду был умопомрачительно дорогим. За время войны Сильви привыкла к бережливости: обмылки не выбрасывались, а расплавлялись в мисочке на огне и использовались для стирки, простыни сдвигались от краев к середине, старые шляпки получали новую отделку.

      – Дай ей волю – мы бы жили на курятине и яйцах, – посмеивался Хью.

      Сам он, напротив, после войны приобрел определенную широту натуры. «Не лучшее качество для банкира», – замечала Сильви. «Carpe diem»[28], – отвечал Хью, а Сильви говорила: «Ловить ты никогда толком не умел».

      – У Иззи есть машина, – сообщила Урсула.

      – Вот как? – удивился Хью. – Ручаюсь, в подметки не годится этому зверю.

      Он любовно погладил приборную доску «бентли». А когда они отъезжали от станции, вполголоса сказал:

      – Ненадежная.

      – Кто?

      (Мама?

28

«Лови момент» (лат.).