Издержки хорошего воспитания (сборник). Френсис Скотт Фицджеральд

и поймала на улице такси.

      Квартира ей досталась очень теплая, хотя и маленькая, на стенах висели ее сценические фотографии, на полках стояли собрания сочинений Киплинга и О’Генри, которые она когда-то купила у голубоглазого уличного торговца и с тех про время от времени открывала. А еще было здесь несколько подходящих друг к другу стульев, правда, все очень неудобные, и лампа под розовым абажуром, на котором были нарисованы черные грачи, и общая, довольно душная розовая атмосфера. Да, имелись тут и симпатичные вещи, но вещи эти непримиримо враждовали друг с другом, ибо собрал их здесь нетерпеливый, порывистый вкус, нахватав под горячую руку. Худшим проявлением всего этого была величественная картина в дубовой раме – городок Пассаик, вид с железной дороги Эри, – отчаянная, до смешного экстравагантная, до смешного обреченная попытка придать комнате жизнерадостный вид. Марша и сама знала, что ничего не вышло.

      В эту-то самую комнату и вступил вундеркинд и неловко взял ее сразу за обе руки.

      – На этот раз я последовал за тобой, – сказал он.

      – А!

      – Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

      Руки ее сами потянулись к нему. Она поцеловала его в губы страстным и безгрешным поцелуем:

      – Вот!

      – Я люблю тебя, – сказал он.

      Она поцеловала его еще раз, а потом, коротко вздохнув, бросилась в кресло и осталась там, сотрясаясь от глупого смеха.

      – Эх ты, вундеркинд! – воскликнула она.

      – Ладно, если хочешь, называй меня так. Я уже как-то сказал, что старше тебя на десять тысяч лет, – так оно и есть.

      Она снова рассмеялась:

      – Я не люблю, когда меня не одобряют.

      – Пусть теперь кто-нибудь попробует!

      – Омар, почему ты решил на мне жениться? – спросила она.

      Вундеркинд встал и засунул руки в карманы:

      – Потому что я тебя люблю, Марша Медоу.

      И тогда она перестала называть его Омаром.

      – Милый мой, – сказала она, – а знаешь, я ведь тебя тоже вроде как люблю. Есть в тебе что-то такое – не могу сказать что, – но всякий раз, как ты оказываешься рядом, по моему сердцу будто бельевой валик прокатывается. Вот только, радость моя… – Она осеклась.

      – Только – что?

      – Только – целая куча разных вещей. Тебе всего восемнадцать лет, а мне почти двадцать.

      – Да пустяки это! – оборвал ее он. – Давай скажем так: мне девятнадцатый год, а тебе девятнадцать. Выходит, мы почти ровесники, если не считать тех десяти тысяч лет, о которых я только что упомянул.

      Марша рассмеялась:

      – Есть и еще всякие «только». Твоя родня…

      – Моя родня! – гневно воскликнул вундеркинд. – Моя родня пыталась сделать из меня чудовище. – Лицо его побагровело – такую он собирался выговорить крамолу. – Моя родня может пойти куда подальше и там попрыгать!

      – Ничего себе! – опешив, воскликнула Марша. – Прямо вот так? Да еще и на гвоздях, да?

      – Вот именно, на гвоздях, – восторженно согласился он. – Или еще на чем угодно. Чем больше я думаю о том, как они превратили меня в высушенную мумию…

      – А