Аналогичный мир. Том третий. Дорога без возврата. Татьяна Николаевна Зубачева

и внимательности…

      …Рассел, не глядя, нашарил на тумбочке пепельницу и раздавил окурок. Эдвард действительно сгорел, но огненную чашу излили на него другие. И ничего с этим поделать нельзя. Смерть необратима. Единственно необратима. Всё остальное, включая, собственное сознание… Доктор говорит, что у него так же поставлены блоки. Очень глубокие и ранние. Возможно. Но думать об этом нельзя. Сразу начинает болеть голова, сильно, до тошноты. «О запретном не размышляй». И не будем. Инстинкт самосохранения превалирует над всеми остальными у всего живого, без различия расы, пола и возраста. Его не обманешь никакой идеологией.

      Рассел глубоко вздохнул и лёг, повернулся лицом к стене, зябко натянул на плечи одеяло. Он жив. А пока человек жив, он должен пить, есть, спать по ночам и чем-то заниматься днём. Сейчас ночь, и потому надо спать. Хорошо бы без снов.

      Андрей был уверен, что никого не встретит. Кому в ночную смену, так те давно на работе, а остальные дрыхнут. И, увидев в холле сидящего на подоконнике Криса, даже вздрогнул от неожиданности.

      – Ты чего? – спросил Андрей.

      Крис поднял голову.

      – А ты чего шляешься?

      Андрей пожал плечами.

      – Так просто, – и, помолчав, всё-таки сказал: – Я у доктора Вани был.

      Крис кивнул.

      – Понятно, – посмотрел на Андрея и усмехнулся. – Философствовал?

      – Д-да, – неуверенно ответил Андрей и тут же решительно повторил: – Да. А ты чего здесь сидишь?

      – А твоё какое дело? – нехотя огрызнулся Крис.

      И вздохнул. Андрей подошёл и сел рядом.

      – Ты… ты сделай что-нибудь. Иссохнешь ведь так.

      – Пошёл вон, – вяло ответил Крис.

      Отругивался он не зло, только «для порядка», и Андрей расценил это как приглашение к разговору. Страдания Криса видели уже все. И сочувствовали. Влюбиться в беляшку… хуже пытки и представить нельзя. Сейчас это уже неопасно. Не так опасно. Но всё равно. А вдобавок ко всему, ведь даже никакого удовольствия ей не дашь. Нечем, перегорели. Руками там, ртом – это, конечно, можно, но, когда помнишь, что больше у тебя ничего нет в запасе… погано.

      – Слушай, Кир, да плюнь ты на всё и поговори с ней.

      Крис молча покосился на него, вздохнул. И наконец признался:

      – Не могу.

      – Как это? – Андрей сделал вид, что не понимает. – Ты ж по-русски чисто говоришь, лучше всех.

      Крис приподнял руку, чтобы дать щелчка, но, не закончив движения, уронил на колени.

      – Дурак ты. О чём я с ней говорить буду? Да и… не могу я, понимаешь. Вижу её, и язык как не мой. Или вот… как судорогой горло схватит, и всё. А не вижу её… Так совсем худо, хоть сам подушкой накройся. А она… она и не смотрит на меня. На что я ей? Спальник перегоревший. Погань рабская. А она…

      Андрей подвинулся, чтобы сидеть, упираясь спиной не в холодное стекло, а в косяк.

      – Ты ж теперь свободный, ты что?

      – Заткнись, дурак. Тело мне освободили, а это… внутри я раб. Все мы рабы, не так, что ли?

      Согласиться