Спокойной ночи, Братислава. Ирина Максимовна Любина

Об этом в «Братиславском наблюдателе» кто-то написал. И самое дурацкое… – он стянул ветровку и встал перед зеркалом, тормоша непослушную челку. – Самое дурацкое, что она все–таки выбрала твоего Лелика. Имя как из мультика, честно. Кошмар!

      Он заворчал, закрыл ладонями глаза и шумно выдохнул.

      – Вообще, зря я разделся. Просто ты трубку не берешь, зараза такая.

      – Лелик не мой, да и с Ритой мы просто учимся вместе. Но сочувствую… – Рома пожал плечами и облокотился к стене у зеркала. – Состриги челку, а?

      – Ага, побежал… – Оскар помялся. – Просто… Ром, она же еще несколько месяцев назад была от меня без ума. Ей, правда, тоже челка не нравилась… Ну вас!

      Он быстро набросил ветровку и обернулся в дверях.

      – Я даже фотографии с этой свадьбы смотреть не стану…

      Оскар честно и благородно страдал полтора года. Рита была яркой, словно искрящейся. Она смеялась, и белые зубы светились на фоне ее темной гладкой кожи, так что от этого смеха сходили с ума почти все братиславские парни. Она собирала кудрявые непослушные волосы в низкий хвост и носила крупные серьги. Самым бессовестным образом прогуливала пары в университете и знала лучшие места Старого Города для ночных вечеринок.

      Так вот, Оскар страдал. Замучил всю компанию своими вздохами и охами, подружился со всеми Ритиными друзьями. И в конце концов год назад та благосклонно сдалась и пошла с Оскаром на свидание, потом – еще на одно. Под общее справедливое недоумение они стали парой: яркая и невероятная Рита рядом с вечно смешным, почти беловолосым шутником. Их странный и контрастный союз продлился год, но несколько месяцев назад прекратился, и только Рома (благодаря своей кухне) и Марек (по долгу бармена) знали, что произошло.

      И теперь эта свадьба.

      – Кажется, стоит изобразить.

      Новый комикс. Говорящие картинки – как и любая история – напоминали Роме, что он жив и все происходящее – это не понарошку, а прямо здесь, прямо сейчас – как снимки мгновенной печати. Комиксы были смешными или с ноткой почти таинственной депрессии – это после песен «Сплин». Рисунки рассказывали о своих, братиславских супергероях и ворчали Ромиными обидами на мир. Запоминали что–то теплое, сохраняли цветные рамочки важных дней. Рома рисовал, наверное, всегда, потому что не помнил точно, когда начал. В интернате выстраивалась веселая очередь в игровой комнате к Роминому столику, где тот рисовал каждому по маленькой картинке. С тех пор это было частью дня – наверное, самой лучшей и самой привычной. Вот и сейчас.

      Снова маркером: Рита, какой он ее запомнил, – худая, с высокой макушкой и хитрыми пухлыми губами – оборачивается на Оскара. Тот стоит, раскрасневшийся и счастливый, сжимая в неестественных и смешных тисках ее невыносимого сожителя джек–рассел–терьера. И Рита чему–то улыбается. Рома сам не знает, кому или чему, но ему эта улыбка нравится, за эту самую улыбку Риту любили почти все с потока.

      Рома как раз закончил, когда услышал телефонный звонок.

      Он