Камея из Ватикана. Татьяна Устинова

немного, – пробормотала Саша виновато. – И мы пойдем.

      Отец Илларион, потоптавшись, тоже уселся рядом.

      – В больничку надо, – заметил он. – Кровь не останавливается.

      Тонечка полезла в рюкзачок, заменявший ей дамскую сумку. В Москве этот самый рюкзачок в вензелях и кренделях знаменитой французской фирмы имел большое значение, подчеркивал статус и служил предметом гордости. В Дождеве Тонечка носила его исключительно потому, что он был удобен – в него, помимо всего прочего, помещались батон, полкило колбасы и бутылка можайского молока.

      Нужно чем-то остановить кровь. Прямо сейчас.

      Она выхватила марлевую маску и велела Саше прижать ее ко лбу. Саша послушно прижала. Запасы пластыря у Тонечки никогда не иссякали, она то и дело стирала пятки чуть не до мяса, при этом совершенно не имело значения, новая обувь или старая!.. А мирамистин таскала с собой потому, что Родион лазал по кустам, провалившимся мосткам и развалившимся домам в поисках «красоты».

      – Помогите мне, отец.

      – Да, да, что нужно?

      Тонечка брызгала антисептиком и отрывала куски пластыря, отец Илларион прижимал сложенную вдвое марлю к ране, и операция завершилась благополучно. Кровь перестала сочиться.

      – Все равно в больницу нужно, – заметил отец. – Чтоб зараза никакая не попала.

      – Да я побрызгала.

      – Я, когда падала, об угол ударилась, – сказала Саша и закрыла глаза. – Сильно.

      – Ты видела, кто на тебя напал?

      Она покачала головой.

      Отец Илларион вздохнул:

      – Сволота какая, прости господи. Средь бела дня храм грабить! Надо ж такое удумать!

      – Сколько их хоть было? – спросила Тонечка.

      – Да не видел я, – ответил отец Илларион виновато. – Если б увидел, не допустил бы! Огрели меня чем-то, а я тоже хорош! Сразу и завалился!

      – Я даже не поняла, вы живы или нет.

      – Так я тоже сразу не понял, – признался священник.

      Он был большой, сильный, из-под рясы выглядывали высокие сапоги, словно он приехал с охоты. Сколько ему лет, не понять – могло быть тридцать, а могло и пятьдесят.

      Саша прерывисто вздохнула и привалилась к Тонечке.

      – Может, все ж таки в больничку поедем?..

      – Что вы заладили – в больничку, в больничку, – сказала Саша, не открывая глаз. – Мы вот сейчас посидим и пойдем себе. Я отдохну немножко.

      – Сколько раз мне муж говорил, чтоб я в уличные бои не вступала! И все без толку. – Тонечка тоже прикрыла глаза. Коленка наливалась болью и, кажется, распухала.

      – Это он дело говорит, – одобрил батюшка Тонечкиного мужа.

      Так они сидели, вздыхали, переживая происшествие, и солнце зашло за голубой с золотыми звездами купол, весенние яростные лучи вырывались из-за него.

      – Так что случилось-то? – в конце концов спросила Тонечка. – Расскажите, батюшка.

      – Я каждый день в храм прихожу, – начал отец Илларион. – Помолиться, душу в порядок привести. Ну, и в храме чего-нибудь подделать, там всегда работа найдется.

      – И сегодня пришли?

      – И сегодня пришел, – кивнул