Камея из Ватикана. Татьяна Устинова

платками, которые обычно ставят в храмах.

      Корзинка оказалась в самом углу.

      – Я пойду с батюшкой Серафимом поздороваюсь, – негромко сказала Тонечка. В пустом храме ее шепот был отчетливо слышен. – Вон там, в правом приделе Серафим Саровский. А ты посмотри, как купол расписан! Тут такие фрески!.. Глаз не оторвать!..

      Тонечка торопливо пошла по правому приделу, шаги гулко отдавались от стен. В храме горели только лампады, и она представляла себе, что именно так здесь было в четырнадцатом веке – полутемно, гулко, и только лики отливают золотом, словно светятся сами по себе!..

      Вдруг что-то с грохотом упало и покатилось.

      Тонечка замерла. Ей стало страшно.

      – Саша? – позвала она. – Ты где там?.. А?

      Она оглянулась, но никакой Саши позади не было.

      Тонечка сделала еще несколько шагов. Она изо всех сил прислушивалась, но ничего не было слышно, только звенела в ушах тишина.

      Она оглядывалась по сторонам, вдруг споткнулась, потеряла равновесие и грохнулась на холодный плиточный пол – прямо на коленки!

      Тонечка зашипела от боли и тут только поняла, что споткнулась… о человека! Тот лежал на полу, прямо посередине прохода, рука откинута.

      – Саша! – закричала Тонечка изо всех сил.

      Эхо заметалось по храму и пропало в вышине.

      Послышались торопливые шаги, Тонечке показалось, что очень много, словно взвод солдат промчался, короткий вскрик, удар.

      Тишина.

      – Саша!

      Кое-как Тонечка поднялась на ноги и, хромая, побежала к центральному проходу. Золотые лики провожали ее суровыми взглядами.

      Саша Шумакова стояла на коленях, почти упершись лбом в стену. Платок съехал ей на глаза.

      Тонечка подбежала и обеими руками стала тянуть ее за шиворот.

      – Вставай! – в отчаянии повторяла она. – Вставай!

      Саша неуверенно поднялась, держась рукой за высокий подсвечник.

      – Что случилось?! Ты жива?!

      – Жи…ва, – проговорила Саша, растерянно улыбаясь. – Кто-то меня… ударил… кажется.

      Тонечка повернула ее к себе. Левая бровь была рассечена, из нее капала кровь, очень обильно. Так показалось Тонечке.

      – Там кто-то лежит, – вдруг вспомнила она. – Человек! Я о него споткнулась!.. Ты посиди, я сбегаю к нему.

      – Я с тобой, – сказала Саша.

      Тонечка поддерживала ее под локоть, кровь из раны капала Саше на щеку, на платок, стекала по белой куртке.

      На Саше была щегольская, очень московская курточка.

      Они добрели до человека, который так и лежал неподвижно.

      – Он умер? – спросила Саша, как вчера спрашивал мальчик Родион.

      Тонечка присела.

      Человек был большой, тяжелый, не перевернуть.

      – Саш, помоги мне!

      Они навалились вдвоем. Человек перекатился на спину, рука описала дугу и ударилась о плиточный пол, совершенно как мертвая.

      – Я не понимаю, – лихорадочно пробормотала Тонечка, – жив он или нет!..

      – Дай я послушаю, – Саша вытирала рукой лицо. Вид у нее был страшный.

      – Так