Бери и помни. Татьяна Булатова

Застряла где-то. Может, в парке гуляют.

      – Так ужинать же пора, – не удержалась Дуся, но через порог перешагнуть не решилась.

      – Ты чего хотела-то? – утомленно поинтересовался Сам.

      – Мне бы поговорить с вами.

      – Говори, – разрешил Селеверов и показал рукой, чтоб зашла.

      Евдокия разулась у порога и, не раздеваясь, прошла в комнату. Олег Иванович сел за стол – Дуся продолжала стоять рядом.

      – Ну-у-у?

      – Вот, – Евдокия положила на стол перед Селеверовым пожелтевший листок и любовно разгладила его рукой.

      – Что это? – брезгливо поморщился Олег Иванович.

      – Ордер, – выдохнула Ваховская и присела за стол.

      – Чего-о-о?

      – Ордер, – повторила Дуся и добавила: – На квартиру…

      – На какую?

      – На мою, – объяснила Ваховская и заторопилась. – На вашу…

      – Ты что, Евдокия, шутки шутишь? – вскипел Селеверов.

      – Не шутки! Не шутки! – зачастила Дуся. – У меня никого нет. Только вы. Вы – человек порядочный. У вас – семья. Девочкам – в школу. Все равно же умру рано или поздно. Так какая мне разница: живите. А я мешать не буду. Помогать буду. Вы с Риммой молодые. Вы не понимаете, а я… – Евдокия поперхнулась и слезно попросила: – Только не уезжайте, Олег Иванович. Живите… Девочки… – Ваховская не удержалась, заплакала. – Простите… Простите меня…

      Селеверов тяжело оперся на стол и медленно встал. Дуся тайком посмотрела на Хозяина – лицо стало еще темнее. Ваховская опустила голову еще ниже, почти к столу, и, стараясь не осквернять тишину, продолжала еле слышно всхлипывать. Олег Иванович посмотрел сверху на Евдокию и, грубо схватив ту за воротник, встряхнул. Дуся от неожиданности вскочила, но тут же сильной рукой Самого была водворена на место. Селеверов нагнулся к лицу женщины и прошептал:

      – А если я тебя в дом престарелых сдам? Или в психушку?

      – Не сдадите, – храбрилась Ваховская.

      – Это почему это?

      – Не можете вы так, Олег Иванович. Совесть не позволит.

      – А ты где мою совесть, Евдокия, видела? – горько усмехнулся Хозяин.

      – Мне и видеть не нужно, – просто ответила Дуся и открыто посмотрела в пустые глаза Селеверова, где и увидела себя маленькой и изуродованной, как в кривом зеркале. – Бог совесть каждому дает, не у всех приживается…

      Сам посмотрел в это, как ему казалось, глупое, идолово лицо и задал последний вопрос:

      – Значит, говоришь, совесть у меня есть?

      Дуся молча кивнула.

      – Значит, есть, – медленно протянул Олег Иванович. И сделал уж совсем неправдоподобное.

      Селеверов притянул Дусю к себе и обнял с такой силой, что даже богатырским костям Ваховской стало больно. Евдокия прежде не знала таких объятий, поэтому смиренно терпела, не смея подозревать Хозяина ни в любви, ни в дружбе. Да и скажи об этом Олегу Ивановичу, он бы тут же отпрянул. У этого чувства и последовавших за ним объятий было другое название – благодарность. Но ни Дуся, ни Селеверов не были