Царица иудейская. Нина Косман

ваших намерениях.

      – Чьи намерения? Мои? Алехандро, я понятия не имею, о чем вы говорите.

      – Вы должны иметь понятие. Раз вы это написали. Про женщину, которая отрезала палец ноги Иехуды. Отрезала… отделила палец от ноги. Наш народ – палец, ваш народ – нога. Или мы – нога, а вы – палец. Это одно и то же.

      – Откуда вы это взяли? Чушь какая-то.

      – Так это правда? Правда, что это значит палец?

      – Слушайте, Алехандро, это просто глупость какая-то. Если честно, я не подозревала, что вы способны на такую глупость.

      – Но зачем вы про это написали?

      – Я про это написала, потому что… ну… это творчество. Понимаете, о чем я?

      – Нет, – отвечает он твердо, и мне нравится прямота, с которой он это говорит. И мне становится ясно, почему я его люблю: вот за эту прямоту и люблю. Мне хочется его обнять и громко чмокнуть в щеку.

      – О’кей, попробую объяснить. Я даже не знаю, как это сказать, Алехандро. Ну это вроде мне кто-то диктует, а я просто записываю. Как механическая запись под диктовку. Это не то чтобы я решила или задумала что-то писать, это за меня решили. Каждое слово – неожиданность или откровение.

      – У вас есть откровение, значит, вы пророк? Пророк Галия?

      – Да нет, конечно. Я просто пытаюсь вам объяснить… Я слышу слова, их мне как будто диктуют. За раз по чуть-чуть. То, что мне диктуют, я записываю. Ну, например. Представьте себе, что я пишу… скажем, тот текст про династию древних царей, который навел вас на эти дикие идеи. Представьте себе, что диктовать мне перестали бы на минуту или, может быть, я перестала бы слушать. В результате я бы не знала, как зовут младшего брата Иехуды, который правил после его смерти. Я бы тогда сидела и терпеливо ждала, и вдруг мне было бы продиктовано имя Ионатан. Вот и скажите мне: откуда я все это могла знать до того, как поискала в источниках? Кто мне диктует?

      – Это для меня бессмыслица. Бес-смыслица. – Он с напряжением повторил трудное слово, сделав ударение на обеих его частях. – Без смысла, вот так. – И добавил со значением: – Я знаю что-то, чего вы не знаете.

      Мне хочется сказать, что он похож на мальчишку, когда говорит это, но я молчу, потому что знаю, что мужчине, который не хочет, чтобы его считали мальчишкой, нужно одно – уважение. Ну, не считая, конечно, того, что мужчинам обычно нужно от женщин.

      – Я что-то знаю, – повторяет он угрюмо. – Я стараюсь вас от этого защитить.

      Я не спрашиваю его, от чего он старается меня защитить. Мальчишки, мечтающие быть мужчинами, любят выдумывать таинственные истории, в которых они отводят себе роль героя, спасающего девицу от опасности. Но какие бы опасности ни поджидали меня в фантазиях Алехандро, я предпочитаю, чтобы они оттуда не исчезли, потому что, если я отговорю его от роли моего спасителя, он может совсем потерять ко мне интерес. А это совершенно новый интерес, недавно возникший и такой хрупкий, что я боюсь неловким словом его разрушить.

      – Если вы прекратите писать про своих предков и выставлять это в Сети, может быть, я смогу помочь вам остаться в живых, – говорит он мрачно.

      – Звучит зловеще, Алехандро.