Царица иудейская. Нина Косман

меня добудет по своим так называемым каналам. И что это за каналы? Я хочу задать ему вопрос, но это запретный вопрос, потому что он может прозвучать так, как если бы я в нем сомневался, а сомнение тоже под запретом. Мой Профессор не просто какой-нибудь профессор из тех, что в любом американском колледже пруд пруди. Номинально его специализацией является арабский язык и литература, но на самом деле он профессор в области, которую именует «Сопредельными Идеями», так как, по его словам, все – литература, искусство, политика – смыкается в одно и к одному ведет. «К одному чему?» – хочется мне спросить на моем родном языке, который он так хорошо понимает, но я не решаюсь прервать мыслительный процесс Профессора не только потому, что заранее знаю, что он скажет – все то же самое про незначительную личность вроде меня, неспособную оценить то, что он называет мощью своего интеллекта, – но больше потому, что я опасаюсь его гнева, который может выйти за рамки обычного всплеска раздражения без последствий для жалкого бедолаги, его вызвавшего, и который, как он считает, свидетельствует о том, что он гораздо больше, чем просто ученый. На самом деле, по его словам, он – один из тех вершителей судеб и событий, которые стоят за сценой в непритязательном обличье, но без ведома или прямого участия в принятии решений которых не обходится ни одно событие в мире, достаточно важное, чтобы быть известным человеку с улицы. Вот оно. Опять это определение. Человек с улицы. Ручной террорист. Несчастный изгой, изъясняющийся, несмотря на все свое образование, на ломаном английском, мечтающий о бумажке, известной всем как грин-карта. У него для меня много определений, и он называет меня то так, то этак, и, хотя, насколько я себя знаю, ни одно из этих определений мне не подходит, я не мешаю ему считать, что он знает меня лучше, чем кто бы то ни было. Лучше, чем я сам себя знаю. Но я не хочу раздражать Профессора. Не хочу, чтобы у него возникло подозрение, что меня не переполняет радость, когда меня называют ручным террористом или бравым боевиком, или человеком с улицы. И дело не только в том, что моя грин-карта зависит от его так называемых каналов, но и в том, что бывают моменты, когда он действительно вызывает у меня чувство уважения. Но иногда он говорит о своих коллегах по работе так, что мне начинает казаться, что он сам просто мелкая завистливая сошка. Он называет их кафедральными крысами, мышами на бессрочном контракте, научными ничтожествами и еще как-то, уже не помню. Они крадут его идеи, говорит он, но никогда не дадут ему этот самый бессрочный контракт, потому что в глубине своих мелких душ и куцых мозгов знают, чего он стоит, и что для него думать – значит действовать, а не заниматься академической болтовней. Вот отчего они меня боятся, говорит он с таким видом, которого и я бы испугался, если бы не знал, что нужен ему не меньше, чем он мне.

      – Ну, теперь, когда ты почитал ее «Хасмонейскую хронику», ты хоть понял, почему ты не должен обмануть ожидания своего народа?

      – Но какое отношение все это имеет к моему народу? Эта история не про нас. Это все про них.

      Профессор потирает