Царица иудейская. Нина Косман

фильмы вы смотрите?

      – Я вообще в кино не хожу. Я смотрю телевизор.

      Это должно меня охладить, но не тут-то было. Наоборот, в голову мне приходит: «Это все тот же маскарад. Он упорно строит из себя работягу, такого непритязательного телезрителя, простака приземленного. Но меня-то не проведешь. Я-то вижу, что не простой он работяга, любитель телевизора. От меня не скроешь подлинную сущность интеллектуала, витающего в облаках, вернее, погруженного в глубины моря, mare – так это по-испански – "доктора рыб", ихтиолога в робе маляра».

      – Я даже не из Мексики, – говорит он, – я там только год жил.

      – Откуда же вы тогда?

      Я готова к тому, что он назовет сейчас какую-нибудь другую латиноамериканскую страну – Эквадор там или Колумбию, но он опять молчит. Он собирает инструменты, протирает руки разбавителем для краски – я все собираюсь ему сообщить, что это вредно для здоровья – и я понимаю, что сейчас дверь за ним захлопнется, и я с трудом удержусь от того, чтобы за ним побежать. Должен же он мне рассказать, откуда он и почему внушил мне, что он из Мексики.

      Дверь за ним захлопывается. Все-таки я за ним не бегу. Бежать за мужчиной – это слишком.

      На следующее утро я просыпаюсь от звука его шагов. Наверное, уже восемь: он поднимается по лестнице. Я его распорядок дня знаю лучше, чем свой. Минут пять-десять он будет сидеть на втором этаже, думая о чем-то своем, уставившись в пространство. Потом он спустится в цокольный этаж за своими малярными роликами, скребками – что там ему еще понадобится сегодня? Я срочно одеваюсь и несусь в цоколь, и, когда он туда приходит за инструментами, я уже там.

      – Доброе утро, – говорю я ему бодрым голосом, и он в ответ что-то бурчит на смеси языков.

      Меня это бурчание не смущает: сегодня у меня есть план. Пока он складывает в пустое ведро свои кисти, я спрашиваю, готов ли он еще кое-какую работу для меня сделать, когда стройка закончится.

      – Какую работу? – спрашивает он.

      – Это сверх того, что у нас с Томом в договоре, – отвечаю я. – Сарайчик новый построить или, может, забор на заднем дворе. Я пока сама не решила, там видно будет. Я просто хочу заранее знать, что у меня будет кому поручить эту работу.

      Он отворачивается от меня так, что я не вижу его лица, и делает вид, что рассматривает стену слева, где на той неделе поставили счетчик для воды. Проходят три-четыре минуты, прежде чем он, наконец, выдавливает из себя:

      – Звоните мне в любой день, Галия. У вас есть мой номер.

      – Да, Алехандро, у меня есть ваш номер.

      Он уходит наверх работать, а я решаю покрасить свою мебель в яркие тона по единственной причине: я влюблена в мужчину, который красит стены. Мне мало быть его клиентом. Мне мало того, что он вдохновляет меня как автора, даже при том, что я понимаю, что он никогда не станет читать мою «Хасмонейскую хронику». Я хочу большего. Я хочу стать частью его жизни. Я надеваю старые штаны и рубашку, которые не боюсь заляпать краской, и перчатки, в которых занимаюсь живописью, –