Канатоходец, или После постмодерна. Борис Вольфсон

трудно было разобрать за общей пыльной серостью,

      какие краски там внизу и, главное, зачем.

      Разнообразные цвета кому угодно глянутся,

      вот только нужно подождать, покуда грянет гром,

      а прежде молния сверкнёт, и облака подтянутся,

      и дождь прольётся на стишок, смывая монохром.

      Какие краски заблестят, освобожденье празднуя,

      какая радуга взойдёт, как вспыхнет окоём,

      и роща зашумит листвой, лиловая и красная,

      и улыбнётся наш поэт, проговорив «Живём!»

      Поэт, оттаявший душой, порадует читателя,

      как превосходный колорист, он станет знаменит

      и соберёт цветов букет он без миноискателя,

      но всё же пыльный свой мешок в чулане сохранит.

      «… я думаю, что у творца вселенной…»

      … я думаю, что у творца вселенной,

      которую он строит, как дворец,

      есть, вероятно, собственный творец –

      не бог, а человечек вдохновенный –

      поэт, философ, демиург идей,

      на мир глядящий пристально и строго, –

      ему никак не обойтись без бога,

      как, собственно, и богу без людей…

      Зеркало

      Кто-то дёргает невидимую нить –

      и тотчас же вслед за мною отраженье

      повторяет за стеклом моё движенье,

      будто пробует меня передразнить.

      А ему, быть может, кажется, что мной

      управляет кто-то, дёргая за нитки,

      чтобы я передразнил его попытки

      насладиться застекольной новизной.

      И следя за удвоением гримас,

      разделяет и соединяет нас

      пред- и за- и просто хрупкое зеркалье,

      как врагов, не ждущих спаса на крови,

      как любовников, забывших о любви,

      разрезая на два зыбкой вертикалью.

      «… а поскольку трава колола лицо…»

      … а поскольку трава колола лицо,

      некто, лёжа в траве ничком,

      понимал, что жив ещё, что кольцо

      не замкнулось, и что смычком

      где-то рядом кузнечик врезает марш,

      но не траурный, а живой,

      и из дыр в бортах поднебесных барж

      свет мерцает над головой

      вперемежку с дождиком; быстрых стрел,

      щекотавших затылок, он

      позабыть не мог, но давно смотрел

      вниз, на землю, на рыжий склон;

      зарываясь в травный дурман и бред

      и твердя, что ещё живой,

      ощущал свою маловатость пред

      этим склоном, дождём, травой;

      и решившись жить, но поняв, что весь

      он давно уже врос в откос,

      принимал дождя и мерцанья взвесь

      как спасительнейший наркоз…

      «… я тебя уже почти забыл…»

      … я тебя уже почти забыл,

      я почти не чувствую потери,

      я уже почти освободился

      от своей любви неразделённой.

      Но сегодня в магазине мелочь

      я рассыпал и внезапно вспомнил,

      как когда-то вместе собирали

      мы с тобою медные монетки,

      выпавшие