Державный плотник. Даниил Мордовцев

когда пушки стали для святых церквей надобнее колоколов.

      Игумен онемел от изумления и страха…

      «Последние времена пришли, – зароилось в его старой голове, – храмы Божьи лишать благовествования… глагола небесного…»

      – Так ты, отче, распорядись приготовить все потребное для спуска колоколов на землю, – сказал Петр, проходя дальше, – слышишь?

      – Воля царева, – уныло проговорил старик.

      Он долго потом с ужасом смотрел на удалявшуюся исполинскую фигуру государя, опиравшегося на свою дубинку.

      – Времена и лета положил Бог своею властию, – покорно пробормотал старец, подняв молитвенно глаза к небу.

      Он никак не мог опомниться от слов царя.

      – Святые колокола на пушки!.. Остается ризы с чудотворных икон ободрать… О Господи!

      Старик подозвал к себе отца эконома.

      – Ты слышал, что повелел царь? – шепотом спросил он.

      – Ни, отче, за стуком не слыхал.

      – Велит спущать с колоколен все колокола.

      – На какую потребу, отче?

      – Велю-де, сказывал, все колокола перелить на пушки.

      Отец эконом не верил тому, что слышал.

      – Сего не может быть! Обнажить храмы Божии от колоколов!.. Да это святотатство!

      – Подлинно, страшное святотатство, какого не было на Руси, как и Русь почалась.

      – Как же быть, владыко?

      – Уж и не придумаю… Царь он над всею землей, и выше его один токмо Бог… К небу возопиет обида сия храмам Божиим… Тебе ведом, я чаю, его нрав жестокий: суздальского Покровского монастыря архимандрита и священников били кнутом в Преображенском приказе за то, что убоялись незаконного деяния – постричь насильно царицу Евдокию[57], жену его, голубицу невинную.

      – Ох, слышал, слышал, владыко.

      В это время из-за монастырской ограды послышался жалобный крик.

      – Никак это голос отца казначея? – прислушивался старый игумен.

      – Ево! Ево!..

      – Царь бьет… Верно, согрубил ему отец казначей, строптивый инок.

      – Бьет… бьет… Ох, Господи! И кричит: «Лентяи все, дармоеды! Я вас!»

      – О Господи!..

18

      Царь показывал Виниусу чертежи и описания новых пушек, когда на дворе послышалось какое-то движение.

      – Гонец пригнал, – донеслось со двора.

      Царь вскочил. В дверях стоял Орлов, страшный, исхудалый, весь в грязи, с искаженным лицом и трясущеюся челюстью.

      Увидев царя, он крыжом упал[58] к его ногам.

      – Вели, государь, казнить гонца своего за недобрые вести! О! О! – стонал он.

      Лицо Петра было страшно, оно все судорожно дергалось.

      – Встань, Иван, – тихо, глухо сказал он.

      – О Господи! Не родиться бы мне на свет Божий! – стонал Орлов.

      – Встань! Говори все, – приказал царь. – Я не баба, не сомлею.

      Орлов приподнялся. Виниус также дрожал. Ягужинский забился в угол и плакал.

      – Сказывай! Я на все готов… я жив еще! А там посмотрим.

      – Великая беда постигла твое войско, государь, под Нарвой, – начал Орлов, стараясь не сбиваться. –

57

Евдокия Федоровна Лопухина (1669–1731) – первая жена Петра I (с 1689), с которой он расстался вскоре после женитьбы; в 1698 г., по настоянию Петра, пострижена в монахини.

58

То есть упал плашмя, раскинув руки в стороны, как четырехконечный католический крест – «крыж».