Державный плотник. Даниил Мордовцев

лепетал Павлуша, – я… от изумления…

      – Какого изумления?

      – От зависти, государь! – выпалил Орлов и засмеялся. – Если б, говорит, я все так знал и помнил…

      – Это похвальная зависть, – серьезно сказал государь. – И я от зависти чуть не плакал, взирая на все то, что я видел у иноземцев и чего у нас нет.

      – Да он, государь, всему завидует… – продолжал улыбаться Орлов.

      – А ты, чаю, завидуешь токмо красивым дворским девкам, бабник.

      И государь снова обратился к Виниусу.

      – Будучи под Ругодевом, я оттедова к морю ездил, – сказал он, и глаза его вновь загорелись вдохновенным огнем. – Сколько там простору и утехи для глаз! Вот коли ты мне к разливу реки изготовишь пушек добрых ста три, то мы с Божьей помощью и до моря променад учиним.

      – Пошли-то, Господи, – поклонился Виниус.

      – Так долой с колоколен колокола, и переливай в пушки! А я рала все перекую в оружие, дабы возвысить Россию… А после и рала вновь заведем, и пахать станем.

      – Аминь! – взволнованно проговорил Виниус.

17

      Время шло, а вестей из-под Нарвы к царю все еще не было. Ни один гонец не пригнал в Новгород.

      Прошло и 18, и 19 ноября, а вестей нет. Уже на исходе и день 20-го, а все никого нет от войска.

      Чего ждут эти увальни, Головин, Трубецкой, Борька Шереметев? Да и немчура этот, «фон Крой», должен знать воинские порядки. Как третий день не доносить царю, что у них тама творится?

      – Иван! Снаряжайся и в ночь гони под Нарву.

      – Слушаю, государь… Живой рукой привезу вести… Ничего особого не изволишь приказать, государь?

      – Нет… Надоть допрежь того узнать, что там…

      Через несколько минут Орлов уже мчался ямским трактом к выходу Наровы из Чудского озера.

      Петр тревожно провел остаток дня 20 ноября и ночь на 21-е.

      Рано же утром он вместе с Виниусом и Ягужинским отправился на работы по укреплению города.

      На дороге им встретился странного вида старик, почти в лохмотьях, но в собольей шапке. Он стоял посередине улицы и, притоптывая ногами, пел старческим баском, задрав голову кверху:

      А бу-бу-бу-бу-бу.

      Сидит ворон на дубу,

      Он играет во трубу,

      Труба точеная,

      Позолоченная.

      – Скорей, скорей летите, а то немецкие вороны да собаки все поедят и кровушку всю вылакают, – выкрикивал он, махая руками.

      Этот старик обращался к летевшим по небу стаям птиц. То были целые тучи воронья.

      Это заметил и царь с своими двумя спутниками.

      – Куда это летит столько птицы? – дивился государь. – И все на северо-запад.

      – Лети, лети, Божья птичка! – продолжал странный старик. – Боженька припас тебе там много, много ествы, человечинки.

      – Я догадываюсь, государь, что сие означает, – с тревогой сказал Виниус, – птица сия чуткая… Она учуяла там корм себе… Битва была кровавая, птица проведала о том Божьим промыслом…

      Слова Виниуса встревожили царя.

      – Ты прав, – задумчиво проговорил он, – птица чует… Бой был, в том нет сумления… А был