Тринадцатая пуля. Вионор Ахмедович Меретуков

молитва перед сном –

      Сном долгим, вековечным…

      И уж потом – с улыбкою беспечной

      И стоном сладостным уснуть!

      И пока все живое вокруг цепенело и сатанело, зверело и шалело, обалдевало и дурело, разевало и моргало, возмутительный наглец добивал публику и особенно мнимого собрата калеными стихами:

      Воспетый тьмой, проклятый светом,

      Зависнешь ты над табуретом.

      Чрез год поношенным скелетом

      Тебя найдут на месте этом.

      И повлекут тебя в могилу,

      Забыв про имя и рожденье,

      Превозмогая отвращенье,

      Зароют в яму прах постылый!

      Гневный жест кривым красным пальцем в направлении поникшей знаменитости довершил разгром. Обличитель удовлетворенно чмокнул губами и опустился на стул, возвращаясь к своим огурцам и фужеру с водкой.

      Привыкшей к ласке, почтительности и аплодисментам артист сидел в углу и пускал детские слюни.

      Помедлив с полминуты, как бы осваиваясь в возникшей новой мизансцене, все присутствующие разом, вдруг, не сговариваясь, почувствовали себя участниками небывалого в их жизни спектакля.

      Мгновенно разделившись на два враждебных лагеря, недавние мирные сотрапезники с жутким воем ринулись в рукопашную схватку. Повторяю, это была битва!

      Я услышал похожий на грохот водопада рев дорвавшихся до упоительной драки человеческих особей. С мелодичным звоном по навощенному паркету разлетался жалящими осколками севрский фарфор, льдинки горного хрусталя носились по залу со скоростью курьерского поезда.

      Уже чья-то мясистая, покрытая шерстью, похожая на обезьянью, рука грубо рвала бриллианты с поверженной наземь визжащей старухи – преданной почитательницы таланта Семена Яковлевича Надсона.

      Мимо моего затуманенного взора проплыли чьи-то страшные лица с расквашенными носами и выпученными от ужаса белыми очами, подпираемыми свежими синяками.

      Проплыл огнедышащий сосредоточенный полковник с разрисованной кровоточащими царапинами сверкающей, как маленькое солнце, лысиной.

      Вооруженный огромной мельхиоровой вилкой, на которую была насажена селедочная голова, он, угрожающе топая яловыми сапогами, наскакивал на знаменитого артиста.

      Последний, вооруженный столь же легко, теснимый плешивым профессионалом, оборонялся с отчаянием обреченного, все более и более бледнея в преддверии неизбежного поражения.

      Проплыла огромная новогодняя елка, срубленная повторно и поваленная на разоренный праздничный стол…

      Проплыл восседающий на ее пружинящих ветвях с фужером в руке неунывающий, скалящий зубы, чрезвычайно довольный собой идейный вдохновитель скандала – вконец окосевший от водки близнец великого русского поэта.

      Я вдруг подумал, как это всё походит на сон… Вот когда бы ущипнуть себя!..

      Одной